Две недели в СССР без документов
Опыт специального корреспондента в Москве 1985 года: давление милиции, спрятанные микрофоны и непробиваемая бюрократия
Леонтчо Гарсия (Leontxo García)
Мой дебют в испанской газете Эль Паис состоялся в качестве специального корреспондента в Москве на втором матче Карпов-Каспаров (1985). Особым благоразумием я тогда не отличался и потому первым делом попытался выяснить, почему отказали в аккредитации югославу Ратко Кнежевичу (Ratko Knézevic), который брал интервью у Гарри Каспарова, находившегося под покровительством реформаторского правительства Михаила Горбачева. В том интервью будущий чемпион обрушился с жесткой критикой на спортивное руководство СССР, небезосновательно обвиняя его в поддержке живой легенды СССР Анатолия Карпова, символа старой гвардии коммунизма.
Я поговорил с Кнежевичем и знаменитым филиппинцем Флоренсио Кампоманесом (Florencio Campomanes) (1927-2010), бывшим тогда президентом Международной шахматной федерации. Я потребовал официальной версии событий у загадочного и мрачного Архангельского, курировавшего журналистов пресс-центра, которого мой коллега из Reuters Джонатан Тисдалл (Jonathan Tisdall) окрестил годом ранее (во время первой дуэли между Карповым и Каспаровым) «живым памятником некомпетентности». Ответ Архангельского превзошел все мои ожидания: «Дело господина Кнежевича находится вне моей компетенции». А вот публикация этого ответа пришлась не по нраву посольству СССР в Мадриде. Последствия этого были различными, среди прочего, меня заставили проходить через пытку продления визы каждые две недели, хотя посольство прекрасно знало, что я пробуду в стране три месяца. В преодолении этих и других невзгод мне очень помогла Пилар Бонет (Pilar Bonet) (корреспондент Эль Паис в Москве тогда и сейчас).
Мое пребывание в Москве сильно осложнилось. У меня уходило меньше времени на то, чтобы написать хронику, чем на то, чтобы отправить ее на бумажной ленте по телексу от Пилар. Линия прослушивалась КГБ и работала плохо, нередко моя хроника приходила в Мадрид самым последним из материалов. Если возникала необходимость в конфиденциальной встрече, например, с врачом Каспарова, все было, как в дурном фильме про шпионов: я выходил из вагона метро в последний момент через закрывающиеся двери, чтобы сбить со следа возможную слежку. С Пилар конфиденциальные беседы велись под шум льющейся из крана воды и при включенной на максимальную громкость музыке: она (как и все журналисты) была уверена, что ее дом прослушивается. Когда мы встречались у представителя агентства EFE Хулиана Ласаро (Julián Lázaro), он всегда произносил тост: «За моего друга Бориса, который сидит и слушает нас этажом выше».
Ситуация стала критической, когда после почти двух месяцев моей работы в Москве на Эль Паис мне отказали в визе под абсолютно диким предлогом: дескать, мой номер в гостинице «Метрополь» понадобился для размещения гостя, прибывающего на парад в честь годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, а свободных номеров в Москве больше нет. Я продержался в гостинице еще десять дней, изворачиваясь всеми возможными способами: мне даже пришлось накричать на управляющих, чтобы они оставили меня в покое и разыскали письмо (несуществующее) замминистра Гаврилина о продлении моей визы. Так я дотянул до пятницы, понедельник был праздничным днем, и у меня оставалось четыре дня, чтобы найти хоть какое-то решение.
Я обратился за помощью к Кампоманесу и вице-президенту федерации, испанцу Роману Торану (Román Torán) (оба они благоволили Карпову). Торан позвонил кому-то, объяснил ему ситуацию, передал мне трубку, и я не смог сдержать своего удивления — на том конце провода был Гаврилин, говоривший по-испански, поскольку он часто проводил летний отпуск на Канарах. Он и спас меня от выселения из отеля, где меня уже поджидали с приказом отправить первым же рейсом в Мадрид.
У этой истории был забавный конец. Рано утром 7 ноября (в день праздника) ко мне в номер постучали. Это был сотрудник КГБ, задача которого состояла в том, чтобы наблюдать за парадом из моего окна. Я думаю, это достаточный аргумент, чтобы подтвердить, что все, о чем я рассказываю, — не набор совпадений (приукрашенных моей паранойей), а реальное преследование со стороны цензуры иностранного журналиста.
Источник:
