Формирование языка войны в России: как и когда это началось
Константин Амелюшкин
Язык войны, который сейчас активно используется в России как рядовыми россиянами, так и СМИ начал формироваться задолго до начала украинских событий, утверждали участники дискуссии в рамках второго Форума свободной России, который проходил в Вильнюсе 14-15 октября. По словам участников дискуссии, несмотря на необходимость выработки нейтрального языка, это практически невозможно, а главным оружием в этом поле является телевидение.
Структуры и энтузиасты
Существуют структуры и энтузиасты, которые целенаправленно и с большой энергией занимаются выработкой языка войны, утверждал на секции «Формирование языка войны в российской социуме» в ходе второго Форума Свободной России политолог и публицист Александр Морозов.
«Ответственность этих людей не должна быть размыта, она не должна лечь на всех, потому что не «мы» были инициаторами этого языка войны, а именно эти люди и структуры», — говорил он.
То, что сейчас называют языком войны, утверждал он, появилось не после аннексии Крыма, а гораздо раньше, еще в девяностые годы прошлого столетия. Второй этап был связан с делом «ЮКОСа», терактом в Беслане и первой Оранжевой революцией на Украине.
«После этого начался вброс в общественное пространство риторики, связанной с самоизоляцией России. В 2004 году в «Известиях» была опубликована статья некоего Юрьева под названием «Крепость Россия». Вскоре после этого появилась тематика «Остров России», потом появился «Проект Россия». Внутри всей этой литературы уже содержалась тематика самоизоляции, конфликта с Западом и т.д. Все это в дальнейшем с началом крымской авантюры и войны на Донбассе из маргинальных кругов вышло в центр российской политики и заняло всю политическую сцену», — говорил А.Морозов.
Он подчеркнул еще раз, что не Крым породил весь этот язык: «Вся эта тематика появилась уже раньше».
Необходим поиск языка мира
Журналист, специальный корреспондент «Новой газеты» Елена Костюченко отметила, что язык войны активно использовался ранее, например, в ходе второй чеченской войны, когда войну стали называть контртеррористической операцией, что сейчас, по ее словам, происходит и на Украине.
С связи с украинскими событиями, продолжала она, произошло языковое разделение — «жесткая дихотомия», к примеру: ополченцы — боевики, сепаратисты.
«Язык стал маркером того, друг ты или враг. Одной из целей языка войны является дегуманизация противника. Все эти слова «укропы», «колорады», «ватники» были изобретены и используются сейчас. Есть исследования, где говорят, что существовавшие перед этим слова «кацапы», «москали» были недостаточно недостаточно сильными, чтобы спровоцировать дегуманизацию. Кто пойдет пойдет воевать против украинцев — никто, против хохлов тоже никто не пойдет, а против фашистов — пойдут», — констатировала она.
Война отличается прежде всего в российской пропаганде апелляцией к категориям ВОВ.
«Если вы следили за ТВ последнего времени, то обороты речи газет советских времен активно использовались в ходе украинской войны — «превосходящие силы противника», «окружены, но не сдаются». Эти классические клише активно использовались», — напомнила она.
Костюченко отметила, что дегуманизация — неизбежная вещь на войне, но риторика войны непосредственно сказывается на тех, кто в ней участвует.
«Однако при этом у людей создавалось впечатление, что они реально находятся в зоне военных действий, ни один выпуск новостей не выходил без развернутого репортажа в поля боевых действий. Использовались самые страшные кадры, монтаж, страшные звуки и т. д.», — подчеркнула она, такие события как сожжение людей в Одессе или фейковая история с распятым мальчиком, по ее словам, спровоцировали отъезд молодых россиян на Донбасс для защиты «Русского мира».
«Несмотря на то, что истории с распятым мальчиком не нашлось реальных подтверждений — это не помешало (приезду россиян в зону боевых действий)», — подчеркнула Костюченко.
В СМИ и социальных сетях, по ее словам, поддерживается постоянный хаос, информация настолько противоречива, что «здоровый человек не может в этом разобраться», что ведет к тому, что «люди начинают доверять одному-двум источникам информации».
«За счет этого гораздо легче контролировать общественные настроения. Информационный хаос искусственно создается и поддерживается, поэтому трудно с этим бороться», — подытожила она.
По ее словам, произошли значительные изменения в сознании россиян вне зависимости от их взглядов на происходящее.
«Исходя из этого, нашей задачей может стать поиск языка мира, на котором можно говорить о военных конфликтах»,— заключила С.Костюченко.
Создать нейтральный язык
Илья Барабанов, журналист издания «Коммерсантъ» в свою очередь отметил, что все войны, с которыми россияне сталкивались за последние десятилетия были далеки от обычного обывателя, однако война с Украиной стала «уникальном в том, что это действительно языковая война».
«Идет столкновение с людьми, с которыми мы говорим на одном языке, со страной, где у многих есть близкие, друзья, — говорил он. — И помимо боевых историй, которыми пытаются отравлять массы, даже на уровне слов происходят столкновения. И когда ты открываешь какой-либо журналисткий текст, уже по словам можно понять, по какую сторону баррикад находится автор».
«Я ловил себя на том, как постепенно я менялся по мере развития конфликта. Я ловлю себя на том, что стараюсь не использовать оборот «на Украине». Слова приобрели очень сильное оценочное суждение и может быть попытка не говорить языком войны — это стремление, чтобы люди обратили внимание на содержание, а не цеплялись за слова», — продолжал он.
По его словам, массированная пропаганда, с которой соприкоснулось российское население привело к тому, что «мы столкнулись с тем, что аудитория потеряла способность к критическому анализу информации».
«Люди воспринимают историю про распятого мальчика, но когда международная комиссия через два года ставит перед фактом, что малайзийский «Боинг» был сбит российским «Буком», который прибыл на Донбасс из России и потом туда же уехал, то российская аудитория не способная воспринимать это как факт, она начинает домысливать — что все это не так однозначно», — констатировал журналист.
При этом активно идет работа в с интернет-аудиторией и в ходе языковой войны людей начинают стравливать штампами: «Понятно, что нужно написать, чтобы украинские или российские пользователи на тебя сразу обрушились с критикой».
По мнению журналиста, нужно попытаться создать правила нейтральности в подаче информации. «Конечно, языковая среда в Москве и Киеве неоднородна и мы не сойдемся никогда на единых формулировках, но попытаться сесть за круглый стол и договориться о каких-то хотя бы языковых нормах было бы очень важно», — считает он.
Исчезает страх перед атомной войной
Морозов в свою очередь добавил, что нынешний язык войны стал возможен и благодаря массово появившейся намного раньше событий на Украине конспирологической литературы, которой российский книжный рынок был заполнен с начала нулевых годов.
«Это сделалось одним из важных факторов привыкания к языку войны», — подчеркнул Морозов.
«Нельзя забывать и о том, что язык войны поддерживался в работе всех пророссийских организаций за рубежом. Сейчас, когда А.Дугин уже оттеснен в сторону, именно он и его Евразийский союз активно действовал со всей этой риторикой, имея возможность рассылать молодежь в Приднестровье, страны Балтии и т. д. Кроме того, задолго до решения Путина начать гибридную войну с миром, идеи неконвенциональной войны широко использовались и распространялись в так называемой литературе альтернативной истории, которую читало очень много молодых людей, которые сегодня стали офицерами пропагандистского фронта», — утверждал он.
Публицист и гражданский активист Роман Попвок отметил, что на полках магазинов задолго до украинских событий лежали книги с названиями «Война 2020», «Поле битвы — Америка», «Поле битвы Украина» и т. д.
«Тут есть одно отличие от СССР. Империя СССР не издавала книг с такими названиями, при всем лицемерии государства были уроки мира, сейчас все не так, министр обороны Шойгу создает движение «Юнармия» и с трибуны говорит о том, что мы дадим вам любое оружие», — говорил Р.Попков.
«Исчезает страх перед атомной войной, — констатировал он. — Это современная РФ, которая чудовищным образом отличается от СССР, где у людей существовал страх перед атомной войной».
Создание нейтрального языка уже невозможно
Украинский журналист Айдер Муждабаев в свою очередь утверждал, что создание нейтрального языка уже невозможно: «Поздно».
«Нейтрального языка никто не понимает. Для украинцев Россия — настоящий полноценный враг, который напал на их страну, никакие нюансы, объяснения, дискуссии не интересны украинцам. Для них есть линия фронта, враг и война. Что касается Крыма — там язык войны дошел до того, что никакого объективного материала оттуда вы уже не прочтете», — говорил он.
Он утверждал, что в Крыму не существует журналистских стандартов, поскольку там царит страх: «Это как у жителей ГУЛАГа спрашивать — как у вас, хорошо? Поэтому никто никогда никакой правды уже не узнает. Никакой социологии там больше не будет. Страх в Крыму дошел до такого уровня, что люди боятся говорить с другом, молчат в транспорте, не говорят на работе, поскольку чуть что — ты тут же попадешь в разработку ФСБ».
По его словам, в России чувствуется некая отстраненность от Крыма, поскольку официальной пропаганде там нечем похвалиться насчет Крыма, журналистам может быть стыдно за то, что они ничего не могут изменить.
«Сейчас самое главные события происходят в Крыму, потому что там путинский режим из стадии фашистского режима переходит в нацистский, при котором фактически идут репрессии в отношении одной конкретной национальности — крымских татар. 95% репрессий в Крыму — в отношении крымских татар. Это только видимая часть айсберга, людей похищают, убивают. И страх парализует все», — говорил он.
Получить свою порцию ненависти
Журналист и публицист Аркадий Бабченко согласился, что формирование языка войны началось не в последнее время и не язык ненависти — следствие Крыма, а Крым — следствие языка ненависти.
«Все упало на благодатную почву. Европа на самом деле не очень понимает, что самое сильное оружие России — это не «Искандеры», «Тополя» и даже не ядерное оружие. Самое сильное оружие — это зомбоящик, телевизор. И началось все это еще в девяностых, когда СМИ начали гнаться за рейтингами. Начались бесконечные бандитские сериалы, расчлененка и т. д. Т.е. началась моральная деградация нации. Если бы не было этого, то не смог бы появится никакой Дмитрий Киселев», — отметил он.
По его словам, все это продолжалось, пока к власти не пришел Владимир Путин, который первым делом уничтожил НТВ, поскольку понимал силу телевидения.
«Он уничтожил независимое телевидение и с этого момента началась пропаганда. Наше с вами счастье, что он не понимает, что такое интернет», — добавил он.
Бабченко отметил, что в России не пропагандируют какую-то идею, российский «зомбоящик» занимается разрушением основ, логики, нравственности и здравого смысла.
«Российское телевидение не преподносит фактов, и телезритель включает телевизор не чтобы узнать какие-то факты, все это делается для того, чтобы получить свою порцию ненависти. С момента развала СССР у нас врагами были все. Если кто-то из вас давно не был в Москве, то я вам скажу, что телевизоры там — везде: в магазинах, учреждениях, ЖЭКах, поликлиниках и т.д Даже если ты не хочешь этого знать и слушать, ты все это услышишь. И это работает», — заключил он.
Российский правозащитник Константин Боровой в заключение дискуссии отметил, что если вести речь о пропагандистах в СМИ, то «мы имеем дело с высокопрофессиональными группами пропагандистов, психологов, спецслужб».
«Это десятки тысяч людей и речь идет не о языке войны. В пропагандисткой кампании язык войны — это один из инструментов», — подытожил он.
Источник:
