Художник Александр Клименко

Фото: facebook.com/olaf.clemensen

Художник АЛЕКСАНДР КЛИМЕНКО благодаря своему уникальному проекту «Иконы на ящиках из-под патронов» сумел собрать рекордные миллион гривен на помощь украинским военным. Теперь эти иконы, по словам автора, помогают евродепутатам принимать положительные для Украины решения. Кроме того Александр под псевдонимом Олаф Клеменсен в прошлом году издал свою книгу «ЛЕТО-АТО». О войне на Донбассе как компьютерной игре и ОРДЛО как постмодерне; о шансах Украины перестать быть Малороссией, о том, как украинский Давид может побороть российского Голиафа художник рассказал в своем интервью для «Апострофа».

С Александром Клименко встречаемся для интервью на аллее Небесной Сотни в центре Киева. Он стоит возле одного из тамошних памятников, частью которого является старый деревянный ящик из-под оружия. «Я такие ящики сегодня ищу. Недавно их было много, а сегодня — дефицит. Теперь солдаты должны возвращать каждый пустой ящик, все учитывается, но мне на чем-то иконы писать надо», — говорит художник.

— Александр, как вам вообще пришло в голову рисовать иконы на ящиках из-под патронов?

— Если вы возьмете иконописную доску и посмотрите на крышку или донышко от ящика из-под патронов, мин или снарядов, то увидите, что они почти идентичны – щит досок с двумя планками, чтобы доски не выгибались от влаги. Два года назад во время посещения базы одного из наших добровольческих батальонов я обратил внимание на целую гору этих ящиков. Бойцы делали из них лавочки, топили печку. От нечего делать я взял пощупать крышку от одного ящика, именно тогда мне бросилась в глаза эта парадоксальная схожесть… Конечно, мне невероятно захотелось написать на нем византийскую икону. Я выцыганил у ребят ящик из-под патронов к АКМ и за несколько дней написал образ Божией Матери, список с древней чудотворной иконы. Почему-то именно Богородичная икона (видимо, по контрасту темы материнства и войны) была первой.

Древний византийский образ на темной, старой закопченной доске выглядел очень органично. Не было впечатления, что это «новодел», наоборот – возникало странное ощущение погруженности на много веков в прошлое.

Кстати, большинство из ящиков, что попадали мне в руки, действительно старые. Некоторые из них датируются временем Второй мировой, большинство – сделаны в 50-е, 60-е, 70-е годы, и только один или два относятся к началу 80-х гг. Они десятками лет лежали на складах, и когда началась война, это орудие смерти наконец вынули.

— И как дальше вы развивали эту идею?

— После того, как я написал первую икону, я долго не мог успокоиться, ведь возникла идея сделать концептуальный художественный проект, посвященный войне на Донбассе, где про современную войну можно было бы рассказать на языке искусства тысячелетней давности, причем рассказать так, чтобы это действительно впечатляло людей, вызвало эмоции, а также определенные мысли. К тому же, самому хотелось осмыслить, прочувствовать, понять, чем является эта наша последняя война. На тот момент я уже завершил писать книгу «ЛЕТО-АТО», а война продолжалась, и я понял, что одной книги тут будет мало. Проект я решил делать в команде, поэтому пригласил в него еще двух художников: Софию Атлантову и Наташу Волобуеву. Через некоторое время нас осталось в проекте двое. Сначала я не думал об этом проекте как о волонтерском. Меня интересовала чисто художественная проблематика. Хотелось только сделать эти арт-объекты на высоком художественном уровне, много сил отнимал поиск нужных мне ящиков.

— И как такие творческие люди, как вы, писатели, художники, воспринимают эту войну?

— Для меня понятно, что, несмотря на тысячи смертей, сейчас для Украины невероятно важная и интересная эпоха, так же, как эпоха Хмельницкого, времена войны с коммунистами и поляками в 1917-1920 годах, Вторая мировая война. Возможно, именно теперь выстраиваются те принципы, по которым будут жить наши потомки не одну сотню лет. Сейчас важно, чтобы мы, люди искусства и литературы, каким-то образом переосмыслили, превратили этот горький коллективный опыт в культурное достояние, которое бы передали детям. Также важно, чтобы это приобретение стало не только украинским, но и общечеловеческим.

— А как думаете, украинцы поняли, что вы хотели им сказать? Много кто и сегодня знает об этой войне только из Интернета.

— Значительная часть наших граждан действительно переживают войну на Донбассе виртуально. Иногда складывается впечатление, что война беспокоит только тех, у кого брат или родственник сейчас на фронте, а остальная часть сидит в Интернете, с кем-то воюет, давит кнопки, что-то обсуждает. С одной стороны, классно, что есть такие виртуальные издания вроде «Апострофа», но с другой стороны виртуальное переживание войны на самом деле очень страшное, потому что кое-кто вообще воспринимает ее как какую-то компьютерную игру. Люди, попивая кофе утром, заходят в социальные сети, смотрят, как наши наваляли этому проклятому Мотороле (интервью было записано за несколько дней до убийства террориста Арсена Павлова – «Апостроф»), то же самое происходит вечером за пивом.

Для меня было очень важно вытащить людей из этого виртуального восприятия войны, поэтому на выставках я говорил людям: берите эти фрагменты ящиков, держите в руках, они приехали с фронта, некоторые ящики вообще из Песков, из ДАПа, из Дебальцево. Эти доски с ящиков имеют такой специфический запах, они попахивают войной. Это ярко выраженный запах передовой, который ни с чем не перепутаешь, и он понемногу выветривается во время написания иконы.

— А как вы все-таки пришли к тому, что этот проект должен быть волонтерским?

— Главная идея нашего художественного проекта – победа жизни над смертью. В украинской традиции икона всегда ассоциировалась с Воскресением, победой над смертью. Ящики от патронов являются неоспоримым символом смерти. Таким образом написание иконы на ящике от вооружений рассматривалось нами как символическое превращение смерти в жизнь. Логичным было, чтобы этот проект с символического уровня перешел в реальный, на самом деле помогая победить смерть, спасать человеческие жизни. Постмодерный на первый взгляд (цитатность, совмещение различных временных пластов и тому подобное) по пафосу, он, кажется, близок к модернизму, ведь здесь отсутствует одна из главных черт постмодернизма – тема игры, несерьезности, а есть желание реального преобразования мира. Наш проект, как вы понимаете, чрезвычайно серьезный… более чем. Я думаю, он — пример того, как тема волонтерства, социальной ответственности художника может стать важной составляющей концептуального искусства, его стержнем, при этом не мешая творческому самовыражению, а наоборот, усложняя ассоциативный ряд, углубляя образное восприятие произведений.

Наша выставка в Софии Киевской привлекла внимание общественности, после вернисажа оказалось, что работы, несмотря на высокую цену, прекрасно продаются. Были даже такие люди, которые покупали по четыре работы за раз.

Хотелось каким-то образом быть полезным. Не купить десяток носков и пару берцев, а поработать по-настоящему, принять участие в действительно каком-то значимом деле, поэтому я предложил основателю Первого добровольного медицинского госпиталя Геннадию Друзенко сотрудничество. Гена сказал: «Я только за».

Художник Александр Клименко (слева) в Днепре во время выставки икон, написанных на досках из ящиков из-под боеприпасов из зоны АТО

Фото: dnepr.com

— Почему вы решили обратиться именно к нему?

— Мы с Геннадием вообще сдружились при очень интересных обстоятельствах. Мне позвонили монахи из одного из киевских монастырей и говорят: тут нам принесли деньги для помощи фронту, главное, чтобы они пошли не на оружие, ты, вроде, связан с волонтерами, приди забери и отдай там, где больше всего надо. Я пришел, а там целая сумка денег — 100 000 гривен. Я начал думать, куда эти деньги лучше отдать и вспомнил про Геннадия, с которым я был знаком еще до Майдана. Где-то проскочило, что он был причастен к основанию какого-то волонтерского проекта, связанного с медициной. Я ему позвонил, он мне рассказал о проекте. Тогда я пригласил его в монастырь, и монах передал ему сумку с деньгами. Как оказалось, на следующий день Гена должен был забрать первую мобильную операционную машину, но для этого ему не хватало 70 тыс. грн. Еще 30 тыс. грн, которые остались из тех ста тысяч, которые я привез, пошли на более мелкие потребности.

Меня эта ситуация, похожая на древний патерик, настолько поразила, что, когда у меня появились деньги за «Иконы на ящиках из-под патронов», я сразу подумал, что надо идти к Гене. На тот момент «пироговцы» работали четыре месяца, я видел, что люди системно подошли к проблеме, и, главное, считают каждую копейку, чтобы правильно ее использовать. Я навел справки, как среди их персонала на фронте, так и среди бойцов, которым оказывали услуги. Хотелось все проверить, ведь вы знаете: есть волонтеры и есть «волонтеры». Теперь, через полтора года после начала проекта, мы собрали миллион гривен. Интересно, что заработали мы эти средства в ситуации, когда практически весь украинский арт-рынок «лежит». С финансовой точки зрения этот проект можно считать удачным.

— А миллиард гривен собрать не планируете?

— Не потянем. Целью я ставил собрать именно миллион, хотя никто не верил. Если честно, я не верил и сам. Но собрали. Хотя сбор средств на госпиталь — лишь одна из функций этого проекта. Путешествуя по Украине и Европе, мы не только зарабатываем деньги, а свидетельствуем всему миру, что в Украине идет война, страшная война, аналогичная войне в Сирии, с использованием почти всех видов вооружений, в том числе — тяжелой артиллерии. Каждый день кто-то гибнет или получает тяжелые ранения. К тому же, доски к патронам гораздо труднее достать, чем к гаубицам.

После посещения Европарламента у некоторых тамошних депутатов остались наши произведения, и когда в следующем году туда приезжали украинские политики, то говорили, что «под иконой легче договориться» относительно каких-то вопросов, которые касаются Украины. Это уже вопрос культурной дипломатии, в которой искусство является очень важным фактором.

— И как европейцы реагируют на иконы, написанные на таком необычном материале?

— Одобрительно. Они открыты для подобных проектов. С удовольствием посещают выставки, покупают работы. В Гааге был даже забавный случай: один из иностранцев, когда у него не хватило денег, принес золотые слитки и предложил обменять их на иконы.

Важно, что наши иконы помогают европейцу задуматься об этой войне. Российская пропаганда настолько мощно работает, что европейцы немножко растеряны. Если бы не сбитый «Боинг» или Путин, который совсем крейзи, то они бы думали, что у нас здесь небольшой внутренний конфликт, в котором мы немножко друг друга режем, но что лучше об этом вообще не думать, а окружить все колючей проволокой и ждать, пока они там разберутся, договорятся. И когда европейцы видят наши иконы, написанные на ящиках разного размера, от патронов, от мин, от снарядов для гаубиц, то понимают, что там не просто бегают какие-то дикие люди с автоматами, но идет полноценная война, они начинают интересоваться этой войной, делают попытки разобраться в ней, заново анализируют ситуацию…

Европейцы, как мне кажется, по-настоящему боятся только того, что этот непонятный конфликт на далеком Донбассе охватит всю Украину, которая превратится в новую Сирию, и украинцы повалят в Европу, как те же сирийцы. Они боятся того, что здесь начнется борьба между «герцогом Коломойским», «гетманом Порошенко» и «ханом Ахметом», а есть еще полевые командиры. По моему мнению, рядового европейца волнуют, главным образом, миллионы гипотетических беженцев и отсутствие между нами моря. Хотя, возможно, после опубликования материалов по «Боингу» и «ковровых бомбардировок» в Сирии в сознании что-то переключится. По крайней мере, мы работали над этим…

— Как в Европе воспринимают Путина?

— По-разному. Для кого-то это очень серьезный игрок, для кого-то — обезьяна с гранатой, а для кого-то — очень умный человек, который смог закрутить такую интересную шахматную игру.

Иконы авторства художника Александра Клименко, написанные на досках из ящиков из-под боеприпасов из зоны АТО

Фото: dnepr.com

— А вы лично как воспринимаете Путина?

— Я считаю, что это одна из наибольших угроз для Украины, и мне странно, что мы только сейчас это поняли, я имею в виду, что люди поняли это массово. Война с Россией могла быть и раньше, но Украину спасла Чечня, ведь россияне не потянули бы воевать на два фронта. После Чечни и Грузии следующими стали мы. Я бы традиционно для последних лет сравнил его со Сталиным или Гитлером, потому что Гитлер и Сталин были всего лишь отражением друг друга. Путин — это невероятно опасный человек, вобравший опыт обоих этих режимов. Что-то такое, с одной стороны, очень простое, простое до примитивности, а с другой, для нормального человека непостижимое, что-то эсхатологическое.

— Какой вы видите выход из ситуации?

— Кажется, Запад и сам не знает, что делать с Россией, насколько сильно давить на этого гиганта. Я — не политолог, но складывается впечатление, что они боятся здесь передавить, ведь есть еще и Китай, который всегда не против присоединить к себе территории за Уралом. Китай сейчас — это действительно супердержава, вторая по могуществу, которая, кажется, стремится стать первой. Китайцы же, на самом деле, сильные националисты, у их элит них есть свое, специфическое мессианство, не лучше российского.

К тому же, в России есть ядерное оружие, которое любой может захватить во время «смутного времени». Представляете атамана Болотникова с ядерной боеголовкой? Для западного политика один Путин с ядерным оружием гораздо удобнее, чем сорок Кадыровых, которые разделили между собой ядерный потенциал. Всегда легче договориться с одним. Мы помним, с каким нежеланием Америка шла на признание новых государств на обломках СССР. Здесь непростая ситуация. И то, что надо сделать с Россией, я бы сравнил с тем, как усмиряют разъяренного быка. Что надо сделать, чтобы тот стал добрым? Превратить в спокойного трудолюбивого вола. Как это сделать, никто, кажется, пока не знает. Но, кажется, Соединенные Штаты и Европа стремятся именно к этому…

— Вы лично ездите в прифронтовую зону и живете в Киеве, а значит, можете видеть одновременно эти две реальности: войну и мирную жизнь. И все это в Украине одновременно существует. Как вы это воспринимаете?

— Ну, я достаточно редко бываю там. Все же мой проект хоть и связан с войной, но направлен на аудиторию в тылу. Именно там я пишу иконы, именно в тылу устраиваю выставки, продаю наши произведения. Но когда приезжаешь в прифронтовую зону, то слышишь непрерывное «бух-бух-бух». Проезжая через прифронтовой город, видишь, как под это «бух-бух-бух» алкаши дерутся за пиво, они не обращают внимания на артиллерийский обстрел, канонада для них вещь обыденная…

Больше всего меня угнетает разрыв между фронтом и тылом. Человек приезжает с войны, где все время был под пулями и снарядами, и видит, что здесь ничего не изменилось, все так, как и было до войны. Я объясняю ребятам: здесь так все спокойно и мирно именно потому, что вы там воюете, и именно благодаря вам Моторола не пришел в Киев или в Полтаву. Солдаты знают, что если они этого не остановят, то завтра в Полтаве, Харькове или в Киеве будет то же самое, что в Донецке или Луганске, будут насиловать женщин, будут уничтожать людей, которые имеют определенные, не совместимые с ересью «русского мира» ценности.

— То, что сегодня творится в Луганске или в Донецке, безусловно, — «заслуга» России. Чем Украина отличается от России, по вашему мнению?

— Так случилось, что Украина – это территория диалога, диалога между Богом и человеком, диалога между людьми, диалога власти с народом. Иногда неудачно, но мы стараемся выстроить диалогическое пространство, Россия – это территория монолога. В России — монолог Бога к людям, патриарха к пастве, президента к народу. Я вообще не понимаю, зачем монологичной культуре икона, ведь икона нужна именно для диалога. Складывается впечатление, что большинство россиян живет в социуме Ветхого Завета, где еще не было Христа, ведь именно оттуда идея священной войны, ритуальной чистоты, которая доминирует над любовью, и прочие заморочки «русского мира».

— Что вы думаете о том, что происходит сейчас на оккупированных территориях?

— То, что происходит сейчас на Донбассе в ДНР/ЛНР, это вообще реальный постмодерн, все как в романе «Теллурия» Владимира Сорокина. Не думаю, что Сорокин пророк, просто там сейчас такая эстетика, люди спокойно совмещают несовместимые вещи: православные радикалы воюют бок о бок с язычниками и исламистами, сталинисты с белогвардейцами, добавьте буддистов в танках… Я был шокирован, услышав из уст кого-то из «русскомирных» спикеров радостную фразу, что, наконец, все мы объединились ради одной цели, впервые белогвардейцы с коммунистами вместе воюют против жидовского бандеро-фашизма.

Иконы авторства художника Александра Клименко, написанные на досках из ящиков из-под боеприпасов из зоны АТО

Фото: dnepr.com

— Вы говорите, что оккупированный Донбасс напоминает постмодернистское литературное произведение. А как охарактеризуете современную Украину?

— Я думаю, что Украина находится на начальном этапе своего серьезного становления, и, возможно, это один из последних шансов для Украины стать Украиной, а не Малороссией. У нас было много этих шансов, но это, видимо, последний. Мы должны изучать врага, воевать с ним, но помните, что мы воюем за свое государство. И поэтому мы должны концентрироваться на себе, то есть собственных проблемах. Я имею в виду, что нас должны волновать не оффшоры Путина, а офшоры Порошенко. Мы почему-то смотрим на дебилов Кадырова или Милонова вместо того, чтобы искать и перевоспитывать наших дебилов, ведь наш политикум практически не изменился. Ну и то же касается всего прочего, всех «достижений» советской эпохи. Завалить Ленина на Майдане — намного легче, чем уничтожить Ленина в собственных генах, снять красный галстук и спеть «Ще не вмерла Україна». Еще не означает, что ты перестал быть пионером, верным заветам «великого Ильича».

— Разве политиков хотя бы немного не изменил Евромайдан? Как Майдан, по вашему мнению, в целом сказался на будущем Украины?

— За последние годы появилась или возродилась центральная для политической украинской культуры традиция демократического Майдана, который всегда будет висеть, как дамоклов меч, над любым политиком, над президентом, Верховной Радой, и эта угроза будет существовать до того времени, пока не произойдет настоящего, без лжи и манипуляций, диалога между гражданским обществом и властью.

Конечно, в украинской истории есть как положительные, так и отрицательные примеры Майдана — мы помним Черную раду. Но положительных случаев, кажется, было все же больше. Любому политику казацких времен приходилось так или иначе договариваться не только со старшиной и шляхтой, но и с другими слоями населения. В истории было по-разному, но сохранилась традиция от киевского вече через казачество до Майдана, и хотя эта традиция трансформируется, она является органичной для украинской культуры.

— Чем, по-вашему, является Майдан?

Майдан — не только коллективный политический игрок, но и определенный миф, символ, на основе которого может выстроиться и уже, кажется, начала выстраиваться украинская политическая культура, которая существенно отличается от российской. Если в России произошла сакрализация личностной власти царя, а теперь президента, причем становление это началось еще с домонгольского времени, то в Украине, наоборот, произошла или происходит сакрализация Майдана. В этом контексте я хотел бы упомянуть о России и захвате Крыма. Многим понятно, что Крым для России — это не просто Крым, и даже не просто место, где якобы крестился князь Владимир. На самом деле Крым — это выход к средиземноморской цивилизации, к античной культуре, а также к Византии. Концептуально Россия считает себя правопреемником Византии.

Меня удивляет, почему в Украине так просто отказываются от собственного византийского наследия. Нас и до сих пор соединяет с Византией огромное количество вещей. Тот же Майдан – это же классическая византийская ситуация. Как известно, в Византии все время снимали императоров либо с помощью придворных интриг, либо с помощью массовых беспорядков. Россияне постоянно вспоминают о том, что Византия была империей, вспоминают о константинопольских базилевсах. Но в Византии майданы и мятежи происходили раз в несколько лет, а большинство императоров погибло во время майданов. Поэтому можно акцентировать и на демократических традициях византийского социума. Я уже не говорю о культуре, в частности, иконописи.

Кстати, о разнице между Россией и Украиной. В этой войне на востоке Украины Россия выглядит старозаветным Голиафом, в то время как Украина выглядит маленьким Давидом. Как думаете, способен ли украинский Давид победить российского Голиафа?

— И может?

— Мы должны смотреть на финнов, вспоминать, как они это сделали, пытаться сделать так же. Я думаю, главный залог того, что финнам удалось отстоять свою независимость заключается не только в их героизме на фронте, но и умении навести порядок на хуторах, в селах, городах и городках. Пока мы не поймем, что основной принцип победы — не только подвиги на фронте (хотя, бесспорно, они, как никогда, теперь нужны), но многолетняя напряженная работа всей страны над четко сформулированной целью. Кажется, рядовому украинцу до сих пор легче закрыть своим телом амбразуру вражеского дота, чем не воровать, не лгать и выбирать политиков не по велению сердца, но, прежде всего, ума. Победа над Россией произойдет только тогда, когда в каждом селе, в каждом доме нам удастся построить маленький рай. Такая переосмысленная традиция украинского хуторянства.

У нас пока так: когда война – мы воюем, а когда перемирие – гоняем контрабанду. Взять хотя бы этого Батю из «Айдара», который, говорят, классно воевал, действительно был отцом для ребят, но у меня очень большие сомнения в том, что он действительно ничего не «отжимал». Это парадокс многих бойцов: «Я заслужил, мне можно». Таким надо дать звание героя войны и с почестями посадить или, по крайней мере, дать «условно». За заслуги — наградить, а за проступки — наказать.

А вообще победа над злом, как это не банально, должна начинаться с себя. Настоящая война со злом происходит в человеческом сердце, и здесь каждый может оказаться Голиафом. Только победив зло в себе, ты сможешь победить Голиафа на поле битвы.

Источник: apostrophe.ua