Жак Сапир: «Построим Европу, ориентированную на свободное сотрудничество суверенных государств» (Часть 2)Европа перед выборами
Алексис Феерчак (Alexis Feertchak)
По случаю референдума в Италии известный своим неприятием евро французский экономист Жак Сапир дал большое интервью FigaroVox. В этой части он подробно рассказывает о последствиях возможного выхода из еврозоны в результате итальянского кризиса.
Первую часть интервью читайте здесь: Жак Сапир: «Референдум в Италии может привести к развалу еврозоны»
FigaroVox: Вы уже давно пророчите конец евро и утверждаете, что единая валюта становится препятствием для восстановления экономического роста в Европе. Как вы пришли к такому выводу?
Жак Сапир: К такому выводу пришли многие экономисты. Я принадлежу к течению, к которому относятся бывший руководитель Банка Англии, а также лауреат Нобелевской премии по экономике Джозеф Стиглиц (Joseph Stiglitz) и множество других экономистов во Франции, Нидерландах, Испании, Италии, Польше и Германии.
Евро пагубно отражается на экономическом росте стран еврозоны по двум причинам. Прежде всего, он блокирует обменный курс на искусственном уровне, который выгоден одной лишь Германии. Это стало совершенно очевидным после того, как она навела порядок в своих делах. Далее, единая валюта навязывает другим странам ведущую к депрессии политику, которая называется политикой жесткой экономии. В этом глубинная суть экономического проекта, который отстаивает Франсуа Фийон, а также, причем куда лицемернее, Эмманюэль Макрон (Emmanuel Macron), потенциальный кандидат от Социалистической партии.
Нужно признать, что европейскому населению всучили евро с помощью лжи и обмана в обертке научных суждений, ошибки и идеологические предрассудки которых было, тем не менее, легко показать.
— Как вы могли бы проиллюстрировать этот кризис евро?
— Сегодня мы оказались в ситуации, когда разрыв между виртуальными обменными курсами разных стран достиг поистине неприемлемых величин. Именно поэтому кризис евро, который назревал еще с начала 2000-х годов, мигрировал с периферийных стран вроде Португалии, Греции и Испании в государства исторического центра зоны, то есть Италию и Францию. Составленный летом отчет МВФ наглядно это подтверждает. По сути, евро воссоздал ситуацию, которая существовала в Европе в 1930-1932 годах с валютной системой золотого стандарта. Ее катастрофические последствия на фоне кризиса после краха 1929 года прекрасно всем известны. Европейские страны одна за другой были вынуждены отказаться от золотого стандарта, причем наилучшие результаты продемонстрировали те из них, кто сделали это первыми. То же самое будет и с евро. Те, кто первыми покинут корабль, извлекут для себя наибольшую выгоду.
— Почему евро является тормозом демократии в политическом плане?
— Евро является частью проекта формирования некой наднациональной, федеральной Европы без консультации с населением. Кстати говоря, об этом говорил сам Жан-Клод Юнкер (Jean-Claude Juncker). Никаких референдумов и политических дебатов. Такое ошеломительное заявление представляет собой продолжение слов, которые он произнес в январе 2015 года после парламентских выборов в Греции. Тогда он заявил, что не может быть демократического выбора, который был бы направлен против европейских договоров.
По сути, евро — не просто экономический институт, но и (причем, быть может, даже в первую очередь) способ правления. Если проанализировать прозвучавшее в январе 2015 года заявление, мы видим в нем спокойную и самодовольную констатацию превосходства никем не избранных институтов над выражением воли избирателей, превосходства технократического принципа над демократическим. Единственная легитимность, которая есть у Жана-Клода Юнкера, это легальность всего одного договора. Мы получаем наглядный пример хода мышления в европейских инстанциях. Чтобы оспорить законное право в другой стране, нужна легитимность. Но источником этой легитимности служит всего лишь легальность основополагающего договора. И в чем же она выше легальности выборов в Греции, Италии или Франции? Для решения этого вопроса не существует никакой базы, потому что это потребовало бы отсылки к принципу суверенитета, чего европейские институты не хотят ни под каким предлогом.
Юнкер ведет себя так, как будто считает, что Европейская комиссия — более высокая инстанция, чем правительства государств-членов, и что легитимность этой инстанции позволяет ему, сомнительному политикану из страны, где налоговая практика постоянно порождает скандалы, диктовать свои условия.
Тем самым господа Юнкер и Баррозу до него становятся (осознанно или нет) продолжателями риторики Советского Союза по отношению к странам Востока в 1968 году во время Пражской весны: речь идет о знаменитой теории ограниченного суверенитета. Им нравится считать страны-члены Европейского Союза своими колониями или, скорее, своим «доминионом», чей суверенитет находился в руках метрополии (Великобритании). Только вот в нашем случае никакой метрополии нет. Получается, что ЕС и экономический и валютный союз представляют собой колониальную систему без метрополии. К тому же, не исключено, что это дистанционный колониализм, колониализм в пользу скрывающей лицо державы, в первую очередь Германии, за которой стоят США.
— Вы считаете, что евро станет ключевым вопросом в президентской кампании 2017 года. В ней сойдутся лагеря бюджетной экономии и девальвации валюты?
— Во время президентской кампании произойдет столкновение стратегии (Франсуа Фийон дал о ней ясное представление) внутренней девальвации с уменьшением зарплат и цен во Франции и стратегии, которая стремится вернуть валютный суверенитет, чтобы опять-таки снизить цены и зарплаты и вернуть конкурентоспособность французской экономики. Возникает вопрос: не одна ли это стратегия?
На самом деле две эти стратегии дадут совершенно разные результаты. В стратегии внутренней девальвации Франсуа Фийона снижение зарплат и отчислений представляет собой механизм, который должен привести к снижению цен. Тем не менее, в связи с относительной негибкостью структуры цен и тем фактом, что не все из них напрямую связаны с зарплатами, такое снижение доходов вызовет в первую очередь ощутимое снижение внутреннего спроса, которое повлечет за собой рост безработицы. Но это не станет единственным отрицательным последствием. Увеличение доходов не будет сопровождаться активизацией деятельности, которая так и останется в угнетенном состоянии. Если прибыль представляет собой результат прошлой деятельности предприятия, то инвестиции — ставкой предпринимателя на будущее. Инвестиции будут куда ниже, чем думает Франсуа Фийон, тем более что его политика предполагает отказ от государственных инвестиций, которые имеют большое значение для поддержания конкурентоспособности. Прибыли предприятий превратятся в массовый отток капиталов на инвестиции за пределами Франции, раз перспективы роста на ее территории будут очень малы. Мы увидим формирование спекулятивных финансов, которые вцепятся в угнетенную экономику. Наконец, спад производственной деятельности приведет к сокращению налоговых поступлений государства и ресурсов системы соцобеспечения в тот самый момент, когда нагрузка на нее возрастет из-за роста безработицы. Таким образом, дефицит бюджета и социальных программ вырастет в результате политики, которая, в теории, призвана уменьшить его. Мы наблюдали это во всех странах, которые взяли на вооружение эту политику.
— Что можно сказать о другой стратегии, которая направлена против снижения зарплат и политики жесткой экономии, и призвана вызвать шок путем девальвации валюты?
— Другая стратегия, которая стремится добиться снижения цен путем девальвации валюты, дала бы совершенно другие результаты. Девальвация валюты привела бы к немедленному снижению всех цен и зарплат, но сохранила бы баланс между ценами и доходами. Спада потребления французских товаров и услуг не наблюдалось бы. Цены на импортные товары, безусловно, выросли бы. На них приходится в среднем 40% потребления семей. Прибыли предприятий выросли бы как в экспорте, так и на внутреннем рынке из-за увеличения цен на импорт. Производственная деятельность пошла бы в гору, как на экспортном рынке, так и в сфере постепенного замещения импортных товаров французской продукцией. Наконец, недавние исследования говорят о том, что обменный курс имеет большое значение для конкурентоспособности. Франция вновь стала бы привлекательной для иностранных инвесторов, которые разместили бы в нашей стране новые производственные мощности. В МВФ считают, что 10% девальвация национальной валюты дает в среднем 1,5% прироста производственной деятельности. Было подсчитано, что в случае выхода из еврозоны за три года было бы создано 1,5 миллиона новых рабочих мест. Иначе говоря, мы за три года смогли бы вернуть занятость половине безработных категории А. Такой рост занятости автоматически означал бы снижение затрат и рост отчислений от трудящихся, которые пошли бы на самые разные нужды, будь то страхование по безработице или соцобеспечение.
— Не означает ли это выбор между политикой дефляции (после сокращения зарплат) и инфляции (после девальвации валюты)?
— Предложенная Франсуа Фийоном стратегия очень сильно напоминает политику дефляции, которую уже проводили с катастрофическими последствиями канцлер Брюнинг (Brunning) в Германии с 1930 по 1932 год, Рамси Макдональд (Ramsay MacDonald) в Великобритании и Пьер Лаваль (Pierre Laval) во Франции. Именно поэтому политика девальвации валюты предпочтительнее, чем внутренняя девальвация.
В целом, инфляция всегда выглядит более многообещающей, чем дефляция. Хотя у инфляции и есть очевидные и прекрасно известные недостатки, она освобождает предпринимателей от груза прошлого, писал Кейнс (Keynes) в «Трактате о денежной реформе», а также способствует духу предпринимательства и развитию новой деятельности без груза накопившихся долгов.
— Как именно может выглядеть выход из еврозоны?
— При выходе из еврозоны при любом сценарии у нас будет возможность перевести любые платежи и счета из евро во франки (французская валюта, конечно, может называться и как-то иначе). Человек с зарплатой в 1 тысячу 400 евро в месяц, который платит за жилье 650 евро, имеет долги на 10 тысяч евро и у которого лежат 30 тысяч евро на разных банковских счетах, окажется с зарплатой в 1 тысячу 400 франков, квартплатой в 650 франков, долгом в 10 тысяч франков и банковскими активами в 30 тысяч франков. Иначе говоря, для него ничего не изменится.
Что произойдет, если франк потеряет 30% по отношению к немецкой валюте и 10% — по отношению к доллару США, но выиграет 5% по отношению к итальянской лире? Когда автовладелец отправится на заправку за топливом, оно станет дороже не на 10% (девальвация франка по отношению к доллару), а на 10% его цены без НДС, которая составляет всего 15% итоговой стоимости. Получается, что цена на бензин увеличится на 1,5%. Если тот же самый человек пойдет за хлебом, то вообще не заметит никакой разницы. Если он пойдет в супермаркет за итальянской пастой, то увидит, что та подешевела на 5%. Немецкие же товары станут на 30% дороже. Остановимся на этой проблеме. Представим, что этот человек собирается купить новую машину. Он увидит, что немецкие автомобили серьезно подорожали, французские не изменились в цене (те, что выпускаются во Франции), а итальянские слегка подешевели. Ну а что, если он хочет куда-то поехать в отпуск. Прежде всего, напомним, что в отпуска ездят 55% французов, а за границу — лишь 25% из них, то есть 14% от общего населения. Если человек хочет поехать в Германию, он осознает, что отпуск обойдется ему ощутимо дороже. Если же он обратит свой взгляд на Италию, Испанию или Грецию (там девальвация валюты была бы сильнее, чем во Франции), то увидит, что там все стало дешевле. А если он решит остаться во Франции (как большинство французов), для него вообще ничего не изменится.
Данный пример демонстрирует, что утверждение о том, что 10% девальвация франка будет означать 10% рост цен, совершенно не соответствует действительности.
— Но французские граждане потеряют больше других?
— Что касается импортной продукции, нужно определиться с тем, откуда она поступает. В случае распада еврозоны, некоторые валюты потеряют в цене больше, чем франк. Товары из таких стран станут дешевле. В то же время курс франка упадет по отношению к доллару США и немецкой марке. Поэтому перед человеком встанет вопрос о том, чтобы сменить предпочтительные товары, отказаться от немецких в пользу продукции из Франции или других стран, где валюта подешевела еще сильнее франка. Давайте теперь рассмотрим не этого человека, который зарабатывает 1 тысячу 400 евро/франков, а начальника с зарплатой в 7 тысяч евро/франков. Он ездит на Audi или Mercedes и любит проводить выходные в Нью-Йорке, то есть принадлежит к глобализованной элите. Для него стоимость потребления бы значительно выросла. Но на таких людей приходится всего 1% экономически активного населения…
— Сторонники сохранения страны в еврозоне говорят, что отказ от единой валюты был бы чреват катастрофическими последствиями для долга…
— Что касается общей проблемы долгов, все весьма далеко от звучавших катастрофических описаний. Если госдолг был выпущен во Франции, он автоматически переводится во франки. При этом 97% французского госдолга находится в выпущенных во Франции облигациях. Долги граждан тоже находятся по большей части внутри страны и не изменятся. Долги предприятий на 33% состоят из размещенных на иностранных площадках ценных бумаг. С ними будет произведена переоценка (на 10%, раз они обычно выпускаются в долларах). Только вот эти бумаги выпускают мультинациональные компании. Если предприятие работает за границей, оно получает доход в валюте той страны, где продает. Это означает, что оборот вырастет на 30% в Германии, на 10% в США и т.д. Долг банков и финансовых структур на 40% находится в иностранных ценных бумагах, но и их оборот в значительной мере приходится на иностранные государства. Таким образом, долговые риски невелики, пусть даже нужно будет внимательно рассмотреть отдельные случаи ряда предприятий и финансовых структур.
Что касается сбережений граждан, их большая часть находится либо в недвижимости, либо в крайне устойчивых финансовых продуктах вроде страхования жизни. С ними никаких перемен не произойдет. С незначительной частью сбережений, которая приходится на акции, могут наблюдаться противоречивые тенденции. В течение первых нескольких недель выход из еврозоны будет тянуть биржу вниз. Затем, когда финансовые рынки осознают преимущества Франции в новой ситуации, биржа начнет быстро расти.
В этом, кстати говоря, и заключается главная проблема, которая может встать перед французским правительством. По мере осознания людьми того, что отказ от евро представляет собой серьезное преимущество французской экономики, международный капитал вернется во Францию.
— Разве это не хорошая новость?
— Если речь идет о прямых инвестициях — то хорошая, а если о чисто финансовых вложениях — то плохая. Они повышают курс валюты, что может за два-три года перечеркнуть преимущества (или их часть) выхода из еврозоны. Правительству нужно будет воспользоваться рычагами управления, чтобы не дать спекулятивным капиталам прийти во Францию. Формирование системы контроля над капиталами даже рекомендуется МВФ. Главная угроза, которая может отправить под откос французскую экономику в перспективе выхода из еврозоны, это слишком быстрый рост курса франка в результате спекулятивных маневров. Это необходимо предотвратить.
Кроме того, это означает, что рамки финансовой деятельности не останутся неизменными после выхода из еврозоны. По факту, этот выход подразумевает существенные перемены в структуризации и организации финансовой деятельности, а также их последствия для предприятий.
Эффективность этих перемен можно повысить с помощью согласования усилий, если не во всех странах еврозоны, то, по крайней мере, в части из них. Здесь опять-таки у одних партнеров могут быть те же взгляды, что и у нас, у других нет. Такое сотрудничество нарисует портрет новой Европы, которая будет выстраиваться на основе проектов, а не ограничений и правил, как это сейчас происходит в Европейском Союзе. В этом, кстати, и заключается одна из задач выхода из еврозоны: сформировать новую Европу, которая не зацикливалась бы на финансах и жесткой экономии, а ориентировалась бы на свободное сотрудничество суверенных государств ради общественного прогресса ее народов.
Источник:
