«Мне хотелось боевикам рвать глотки»

Яна Седова

Шахта «Бутовка» под Донецком, которая на днях оказалась в центре внимания в связи с погибшими там бойцами «Правого сектора», всегда была одной из самых тяжелых позиций на линии разграничения. Бывший защитник «Бутовки», доброволец легендарного 11-го мотопехотного батальона «Киевская Русь» Андрей Схулухия, в 2015 году вместе с 3-й ротой провел на шахте почти 100 дней под постоянными обстрелами. В первой части интервью «Апострофу» он рассказал о том, почему рвался на фронт, как был готов служить простым солдатом, имея офицерское звание, о том, как пережил свой первый бой и как ему и его роте на «Бутовке» пришлось воевать против танков и САУ противника с помощью пулеметов и гранатометов.

Андрей Схулухия — грузин, родом из Сухуми. Его жена Людмила — киевлянка, в Украине родились две его дочери. Семья успела пожить и в Киеве, и в Сухуми, где задолго до начала военных действий на востоке Украины им довелось столкнуться с российской агрессией: в августе 1992 года началось противостояние между Грузией и Абхазией. В этой военной кампании активное участие приняли российские войска. В разговоре с «Апострофом» Схулухия сравнивает этот конфликт с крымскими событиями, в результате которых полуостров был аннексирован Российской Федерацией. Он говорит, что его дочери, которым тогда было три и четыре года, еще в Сухуми насмотрелись войны. Там стреляли и САУ (самоходная артиллерийская установка), и танки, и минометы, над городом летали снаряды. Семью пришлось эвакуировать в Украину, но еще некоторое время дети отходили от ужасов войны — если слышали резкие звуки на улице, то прятались под кровать. В 2000 году Схулухия получил гражданство Украины и тогда даже представить себе не мог, что в 2014-м ему придется защищать свою новую родину с оружием в руках.

Апостроф: Почему вы решили пойти добровольцем в АТО?

Андрей Схулухия: Когда Путин сюда пришел, я уже знал, что будет, если россияне двинутся дальше. Немцы — это культурная нация, то, что они делали, — праздник, ерунда по сравнению с тем, что сделали бы русские. Я вам серьезно говорю, я знаю. Спросите тех, кто оставил Южную Осетию и Абхазию, что там делали российские войска. Если человек заходит в дом, то забирает даже старую простынь, дырявую кастрюлю… не знаю, откуда их таких диких тогда набрали? Это ужас, татаро-монгольское иго.

— У вас был военный опыт со времен военного конфликта в Сухуми?

— Никакого опыта не было. У меня и профессия мирная, я — мостостроитель.

— То есть не взрывать умели, а строить?

— Да. Но я просто знал, что будет, если они сюда придут. Я видел дома, что россияне творили: грабили, убивали, насиловали. Потом все это повторилось при Путине в 2008 году (речь о вооруженном конфликте между Россией и Грузией из-за Южной Осетии, — «Апостроф»). Я не хотел, чтобы эта зараза пришла сюда в Киев, поэтому я пошел в военкомат. Но меня не сразу взяли.

— Почему не брали?

— По возрасту не подходил, мне на тот момент было 53 года. Я должен был идти в 12-й батальон (территориальной обороны «Киев», — «Апостроф»), но меня военком не пропустил, потому что я был старый. Я ему сказал, что не хочу в резерв, хочу воевать. А когда Порошенко увеличил призывной возраст, я уже попал в третью волну мобилизации.

— Как семья, жена и дети отнеслись к этой идее? Не удерживали вас дома?

— Нет, наоборот, у нее брат когда-то работал в Генштабе, давно уволился, а она попросила его, чтобы он помог ускорить этот процесс. Говорила брату: «Он все равно пойдет, если не официально, то или в „Айдар“, или к „правосекам“, но хочется, чтобы уже это было официально». Так что 29 августа 2014 года я пришел в военкомат после медкомиссии. Чтобы врачи отпустили, ходил к главврачу, уговаривал, у меня же еще и давление повышенное. Но он махнул рукой, сказал, может, буду служить в тылу (смеется, — «Апостроф»). 31 августа я уже был в АТО.

— Вот так сразу на передовую?

— Да. Нас погрузили в автобусы, повезли на Десну. Вы бы видели, на чем мы ехали! Какие-то старые «уазики», был даже «кавзик» (КАвЗ-685, советский автобус малой вместимости, сделанный на базе грузовика ГАЗ-53, — «Апостроф»), горбатый такой, знаете, в котором дверь сам открываешь. У нас такой в Сухуми на гору ходил, номер 10 (смеется, — «Апостроф»). Я таких давно не видел, в детстве только. Где они их выкопали? Без стекол, окна фанерой забиты. Собрали этот хлам и поехали… Мы переночевали, а потом 30 августа утром нас — 25-ю бригаду и наш 11-й батальон — повезли в Дебальцево. Там нам выдали форму, оружие и сразу отправили на блокпост. Так что 1 сентября я уже стоял на блокпосту.

— То есть не было вообще никакой подготовки?

— На это не было времени. Это сейчас полгода ребята готовятся, а тогда на месте учились. Война нас и учила. Я пошел простым солдатом, хотя я офицер, старший лейтенант, закончил Харьковский институт, там была военная кафедра. Нет, не было времени на подготовку, дали автомат — отправили на позицию, все. Тогда некогда было разбираться с этими бумагами. Приехал человек — дали автомат, все. Это потом уже поднимали бумаги (чтобы разобраться, если ли среди добровольцев офицеры, — «Апостроф»), а поначалу не хватало людей. Да и нам тогда было все равно — с погонами или без погон. Главное — не пустить сюда эту заразу.

Боец 11-го батальона территориальной обороны «Киевская Русь» Андрей Схулухия (слева) с сослуживцами Фото из личных архивов

— Вы помните свой первый бой?

— Конечно, это было 15 сентября. Страшный был бой. Мне это было знакомо — в Сухуми нас бомбили, там летало все, что угодно, так что мне это легко далось. Наоборот, потому что нас безнаказанно обстреливали, мне хотелось сепаратистам рвать глотки, честное слово!

— Как ваши необстрелянные до этого момента товарищи по оружию пережили тот первый бой?

— Говорят, что трус проявляется не в первом бою, а во втором… Потому что в первом никто ничего не знает. А во втором уже все в курсе.

— Были те, у кого психика не выдерживала?

— Некоторые не выдерживали, начинали кричать… Страшно, когда тяжелая артиллерия обстреливает, а ты сидишь в маленькой яме, очень страшно. Кто-то орал, кто-то молился, кто-то плакал, кто-то успокаивал других.

— Тогда не было никакой линии обороны, укрепрайонов?

— Нет, ничего. У нас в Чернухино осенью 2014 года только дорога была, вдоль дороги — посадка, рядом — поле, каждый сам себе рыл блиндаж. Чем глубже блиндаж и чем лучше ты его накроешь, тем целее будешь, потому что летало все. Позиция была неглубокая, по пояс, обложенная мешками. К нам тогда прилетела мина, упала в трех метрах от нас, хорошо, мы успели нырнуть в окоп, она же так противно свистит… А мина попала по боекомплекту, все вещи и документы сгорели. Мы были в касках, брониках, у меня в воротник бронежилета осколок впился. Вот в чем мы тогда стояли, то у нас и осталось. Но нам повезло: погибших (за то время, пока подразделение Схулухии находилось в Чернухино, — «Апостроф») не было, кроме тех, кто ушел в разведку. Если помните, тогда погиб «Балу» (командир группы разведчиков 11-го батальона Игорь Багиров, — «Апостроф»). Группа ушла в разведку с нашего блокпоста 30 сентября, как раз он привез к нам на передок съемочную группу журналистов, в интернете есть видео с его последним интервью, называется «Чернухино. За крок до ворога». Четыре человека тогда ушли, один — мой близкий друг, «Юстас», мы с ним в одном автобусе приехали, он — старший лейтенант, тоже воевал как рядовой. Ребята нарвались на засаду, в том бою погибли двое, один — в перестрелке, «Балу» себя взорвал, а двое попали в плен.

— Потом их обменяли?

— «Юстас», мой друг, где-то в декабре или январе сам сбежал, а второго обменяли. Он сейчас дома, у него все нормально.

После столкновений под Чернухино подразделение вывели, это было 6 октября. По словам Схулухии, их было около 45, а вывели только 17 человек, было очень много раненых, каждый день — по три-четыре бойца, а однажды эвакуировали шестерых с осколочными ранениями. Многие ко второй ротации так и не восстановились, кто-то только недавно встал на ноги, кто-то все еще ходит с осколками, потому что их нельзя достать из-за расположенных слишком близко жизненно важных органов.

Следующая ротация в АТО была 22 декабря — батальон отправили на Геническ (Херсонская область), под Крым. В полях были выставлены блокпосты, чтобы отбить возможное вторжение россиян. В начале 2015 года часть подразделения передислоцировали в Опытное, Водяное (под Донецк), на Зенит (позиции под Донецким аэропортом), а третья рота попала на шахту «Бутовка», а Схулухия был в должности замкомандира роты. Ему и его товарищам предстояло держать оборону на шахте в последующие сто дней без смены личного состава и ротации.

— Пришлось на «Бутовке» оборудовать позиции?

— Мы привезли пустые ящики, потому что там же бетон, эту землю разрыть было нельзя. В эти ящики натолкали земли, камней, все открытые места заставили. Поначалу было где прятаться, это потом, когда нас начали методично, почти каждый день обстреливать из тяжелого, танков, САУ, то все начало рушиться. И ребята опускались все ниже: если на втором этаже стоял пулемет, то потом его спускали, начали копать блиндажи. Все вручную, никто бы на технике туда не приехал, если к нам в Чернухино боялись ехать, потому что оно под обстрелом, то на шахту — тем более.

— Сколько было человек на шахте?

— Где-то 70 человек, плюс-минус. У нас также были прикомандированные пулеметчики и хорошие АГСники (АГС — автоматический гранатомет станковый, — «Апостроф») для огневой поддержки. ДШК (крупнокалиберный пулемет Дегтярева — Шпагина, — «Апостроф») у нас было четыре штуки. АГС — около пяти-шести. Мы сепаратистов АГСами закидывали, они нас боялись.

Очень помогло то, что волонтеры привозили нам видеокамеры. Два наших хлопца залезали и устанавливали эти видеокамеры, чтобы мы могли все видеть днем и ночью. Наблюдать за позициями можно было практически по кругу. Сепаратисты эти камеры все время сбивали или кабели перебивали. Тогда хлопцы по ночам залезали наверх и чинили. Приезжал к нам такой лейтенант Андрей Шуба, позывной — «Змей», ему, кстати, дали Орден Богдана Хмельницкого, так он творил чудеса: увидит какое-то движение — делает один пристрел, потом корректирует огонь и накрывает ДРГ. Боевики за сто дней пять или шесть камер нам сбили. Одна стояла на заводской кирпичной трубе. Так они нам трубу снесли — танк методично полдня стрелял, пока ее не уничтожил. А наша артиллерия все время молчала, потому что Минские договоренности. Вот что было обидно. Мы просим — поддержите. Эти (сепаратисты, — «Апостроф») САУ ставят в Донецке, они на 15-16 км могут стрелять. А мы же ничего не можем, что там из пулемета или автомата сделаешь? А наша артиллерия говорит, что мы не можем туда стрелять, потому что там, во-первых, люди, а во-вторых, нельзя. Ну, так стреляйте по позициям, где сепары сидят! Тогда они побегут туда (в жилые кварталы, — «Апостроф») и заставят их замолчать.

— Потери были в роте?

— Раненых было много, но двухсотых на шахте — только один, старшина с позывным «Сидор», 24 марта погиб. Они поехали по воду, по дороге на МТ-ЛБ (многоцелевой тягач легкий бронированный, — «Апостроф») их накрыло минами. На броне много было ребят, человек восемь. Но его не спасли, на месте умер, разговаривал с ребятами минут пять, а потом просто глаза закрыл — и все.

— Как же удалось избежать более серьезных потерь под постоянными обстрелами?

— Ребята прошли первую кампанию, они были уже опытные, бывали под серьезными обстрелами, знали, как и где надо спрятаться. Вот начинается обстрел — некоторые начинают бежать, этого нельзя делать ни в коем случае. Даже если тебя застали на открытом месте, ты должен упасть и врасти в эту землю, а если начнешь бежать в убежище, то 60-70% вероятности, что тебя или ранит, или убьет. Хотя раненых у нас было много, были и тяжелые — 20-летнему парню, позывной «Гном», руку оторвало, ногу еле спасли. Или вот в феврале 2015 года призвался человек, позывной у него был «Малыш», 50 лет тогда ему было, привезли его к нам на шахту в начале марта, отправили его по воду на второй день, его накрыло САУ, обе ноги и колени наизнанку вывернуло. Один день побыл на шахте — и все, до сих пор лечится. Тоже доброволец.

Вторую часть интервью с Андреем Схулухия читайте на «Апострофе» в ближайшие дни

Источник: inosmi.ru