От признания независимости до аннексии
Крым стал результатом неверных выводов Кремля из недавнего прошлого. Это можно понять, вспомнив об итогах «самостоятельности» Абхазии и Южной Осетии.
Иван Преображенский
Грузино-российскую войну, начавшуюся в августе 2008 года на территории Южной Осетии, сегодня часто сравнивают с российским вмешательством во внутренние дела Украины в 2014 году: аннексией Крыма и поддержкой марионеточных сепаратистских «народных республик» в Донецкой и Луганской областях. Сравнение это не вполне корректно: различий едва ли не больше, чем сходств, хотя бы уже потому, что в югоосетинском конфликте российская армия участвовала открыто.
Репетиция оркестра
Гораздо более важным прецедентом на пути к присоединению Крыма был указ тогдашнего президента России Дмитрия Медведева от 26 августа 2008 года признать независимость Абхазии и Южной Осетии. Без этого опыта Кремль вряд ли решился бы на аннексию украинского полуострова.
Чтобы понять, почему эта связь так важна, достаточно вспомнить, какими дискуссиями сопровождалось появление указа Дмитрия Медведева. Многие даже весьма высокопоставленные российские чиновники до последнего момента были уверены в том, что Кремль не пойдет на такое радикальное решение. И даже после того, как оно было обнародовано, некоторые кремлевские охранители писали, что это была стратегическая ошибка. Но ошибка вынужденная, оговаривались они, вызванная нехваткой времени и давлением международного сообщества.
Именно из-за этого давления якобы и было принято решение ответить на запросы «народных масс» Абхазии и Южной Осетии, высказанные ими на референдумах. Иначе у нас просто отобрали бы все плоды победы, уверял меня в 2008 году один кремлевский «либерал». То есть, попросту говоря, не боялись бы потерять два де-факто занятых Россией региона, не решились бы признать их независимость. А не признали бы — не создали бы прецедент, но главное — без этого решения Кремль не пришел бы к выводу, что за подобные действия Запад не готов наказывать строго, реакция ограничивается «выражением серьезной озабоченности» и весьма туманными санкциями.
Война в Южной Осетии закончилась принятием «плана Саркози», к которому, кажется, даже его автор всерьез не относился. Военные действия прекратились, российские войска вернулись на территорию грузинских автономий. Этим выполнение договоренностей, по большому счету, и закончилось, хотя разные международные организации еще несколько лет напоминали российским властям, что согласованный посредниками план так и остался на бумаге.
Крымский сюрприз
Проводя в 2014 году референдум в Крыму, Кремль вначале тоже явно колебался, какой статус выбрать. Первоначально вопросы были сформулированы очень аккуратно, и несколько дней казалось, что больше, чем на восстановление автономии в составе Украины или условную независимость, Москва не пойдет. Но тут сказался абхазский и югоосетинский опыт. Зачем «скромничать», если жесткого ответа от Запада все равно не ожидается, возмутились московские «ястребы». И Кремль решился идти на включение территории полуострова в состав России.
Сторонников осторожной политики отодвинули на второй план, на их место пришли «ястребы», дату референдума перенесли на более ранний срок, а вопросы сформулировали предельно однозначно. Итоги этого решения известны. Однако их последствия оказались неожиданными для Кремля. Исходя из абхазского и югоосетинского опыта, российское политическое руководство могло рассчитывать на очередной план а-ля Саркози по мирному урегулированию территориального спора, но никак не на введение полноценных экономических санкций.
Вот и получается, что война в Южной Осетии прямо с крымскими событиями не связана. Но если бы не признала тогда Россия независимость двух грузинских автономий, может, не было бы Крыма в его нынешнем виде и, что еще важнее с гуманитарной точки зрения, не было бы тысяч погибших и сотен тысяч беженцев на востоке Украины. История, как все знают, никогда не повторяется, но исторический опыт превращается в страшную разрушительную силу, если политики делают из него неверные выводы.
Источник:
