По дороге в ТоненькоеВосточная Украина: ничья земля
Фургон доставляет грузы гуманитарной помощи в разбомбленные украинские деревни за пределами Донбасса. Война закончилась, но в свои дома вернулись только старики.
Конрад Шуллер (Konrad Schuller)
Всего 47 наборов: в каждом — коробка с одеялами, пластиковое ведро с мылом, чистящее средство, умывальные принадлежности и большой пластмассовый таз, ведь зачем нужны умывальные принадлежности, если нет таза. Дорога уже совсем испортилась. Изначально это была хорошая трасса, как и подобает дороге, ведущей в оживленный город-миллионник, каким был оккупированный Донецк до войны, однако затем на проезжей части стали появляться различные обломки, куски взорванного бетона, и сейчас трасса превратилась в проселочную дорогу, местами временно покрытую бетонными плитами, местами проходящую прямо по восточно-украинскому ноябрьскому слякотному месиву.
Слева в степи виднеется дымящийся Авдеевский коксохимический завод. Это крупнейший в стране завод, а в угольно-стальном регионе Донбасс, где вот уже два с половиной года российские интервенты воюют с украинской армией, сегодня, как и прежде, не обходится без кокса. Вот завод и продолжает дымить, несмотря на более шестидесяти попавших в него гранат. Производительность, конечно, снизилась на треть, поскольку линия фронта отрезает пути поставки, но и этого достаточно, чтобы угольные блоки и породные отвалы этого древнего промышленного района покрылись сажей, как это водится здесь с давних пор.
Мы рано отправились в путь. Перестрелки в фронтовых деревнях начинаются только во второй половине дня, в 4 часа, Бог знает, почему так, а до этого момента нужно доставить 47 наборов гуманитарной помощи. У Ульяны работает радио: новости, русская диско- и поп-музыка, молодость и страсть. Ульяне 26 лет. В поездках на внешние рубежи обороны она обходится без макияжа. Было бы глупо показаться накрашенной перед глазеющими на блокпостах солдатами. До войны она работала в детском саду в Донецке. Все было прекрасно. Ее муж был шоуменом в самом популярном ночном клубе Донбасса «Шахтер Плаза» — плюшево-пурпурном мире грез. Они были еще почти детьми, жизнь казалась праздником. Это было два года назад, а пролетела целая вечность.
Сейчас Ульяна работает в организации «Ответственные граждане», инициативной группе жителей Донбасса, поставляющих гуманитарную помощь в забытые деревни региона — доставляют те коробки, которые Красный Крест, Международная организация по миграции, а также Мировая продовольственная программа ООН сами не раздают. До этого года Ульяна еще работала со своими друзьями в оккупированном русскими районе, у себя дома в Донецке. В разрушенных пригородных районах прямо на линии фронта, Киевском и Петровском, где разрывались гранаты украинской армии, они раздавали еду и одежду женщинам и детям в бомбоубежищах.
А когда в феврале сподвижники России в «Донецкой народной республике» приобщили все гражданские инициативы к собственной идеологии и уничтожили все, что еще сохраняло самостоятельность, «Ответственных граждан» вышвырнули из города. Сначала одна из соратниц Ульяны на три недели пропала в оккупантских камерах задержания, затем к некоторым участникам инициативной группы заявились люди с каменными лицами и дали 15 минут на то, чтоб собрать вещи. По истечении этого времени — доставка нарушителей без остановок прямо на линию фронта, на «нулевой» блокпост. «Больше не попадайтесь здесь», а после этих слов — путь по ничейной земле в Украину, не занятую интервентами. Ульяна, сидящая рядом с водителем, в скором времени последовала за друзьями, оставив в Донецке мать.
С тех пор она вместе с остальными активистами живет в коммунальной квартире в Краматорске — промышленном городе на территории местных властей. Жилой дом, восьмой этаж, лифт. Они продолжают в том же духе, как и до выдворения из Донецка, но теперь на другой стороне: разрушенные поселки, выстрелы после четырех, страх и люди в подвалах — все в точности, как и там, в Донецке. И каждый день все по новой. Сначала грузят фургон, затем выезжают в поля.
За Авдеевкой — армейский блокпост: обрушившийся автомобильный мост, измученные солдаты у костровой бочки посреди дороги, небритые лица, на наплечных ремнях эмблемы из голубого и желтого скотча — цветов украинского флага. Бойцы, оружие, униформа почти неотличимы и тут, и там, так что нужно себя обозначить, чтобы свои по ошибке не стреляли в тебя, особенно после такой ночи, как эта, когда все на нервах и все боятся, потому что в промышленной зоне на передовой линии снова погибли люди.
Один из солдатов безучастно осматривает кузов, вот он стучит в окно и интересуется, могут ли ему дать один из тазов. Бог знает зачем он ему, может, солдаты тоже иногда хотят мыться, но в данном случае он явно обратился не по адресу. Ульяна, дружелюбным, но холодным тоном: «Исключено». Он, недоверчиво: «Как это — исключено?» «47 семей, 47 тазов», — решительно отвечает она. «Все посчитано. Ясно?» Пауза, солдат опускает руки, вздыхает. «Ясно». Он кивает, водитель дает газу.
Дорога здесь гораздо лучше, на спидометре — 40 км/ч. По радио играет «We Will Rock You», тот же ударный ритм, что и у Фредди Меркьюри, но слова другие: «Ви-ва, У-кра-ина!» Впереди — деревни. Степь, сломанные столбы линии электропередач, низкие облака: здесь, к примеру, находится деревня Каменка на ничейной территории между «нулевым» блокпостом украинцев и «нулевым» блокпостом сепаратистов, а в Каменке больше ничего нет. Или в поселке Опытное. Он находится в непосредственной близости от разрушенного Донецкого аэропорта, на краю территории, принадлежащей местной власти, где прямо за посадочной полосой стоят пророссийские ополченцы. Аэропорт когда-то был украинским Верденом.
Сейчас здесь немного спокойнее, все-таки основными боевыми очагами в последнее время стали промышленные районы вокруг Авдеевки и территории дальше на юг к Азовскому морю. Но в Опытном, прямо на бывшей линии огня, люди по ночам по-прежнему спускаются в подвалы, потому что до сих то и дело раздаются выстрелы в темное время суток.
В пяти километрах от Опытного вглубь региона находится поселок Северное. Расстояние до линии фронта довольно приличное, тем не менее здесь нет воды, врачей, автобусов, магазинов и даже школы. Зато есть отживший свой век маслозавод, на котором для производства масла использовались знаменитые украинские подсолнухи, заросшие улицы с обугленными домиками по левую и правую сторону. В нескольких уцелевших домах живут старики: они надевают на себя все сразу — шерстяные жилетки, свитера, изношенные куртки и пальто — потому что дров для отопления дома не хватает.
У одного из них, Виталия, несмотря на холод, на голове — лишь бейсболка с надписью «España» и изображением быка. Виталий в свои 64 года выглядит на 84. Мужчин здесь вообще редко встретишь, ведь в восточной Украине продолжительность жизни у них низкая. Причины тому — рудничные пожары, пневмокониоз, водка, однако Виталий, бывший водитель грузовика, пенсионер и заядлый курильщик, кое-как выжил, и теперь констатирует недавно нанесенный его дому ущерб от разрыва гранаты, брошенной на среднее расстояние в поле. Никаких осколков, только ударная волна. Часть крыши, по крайней мере, обвалилась и теперь он средним пальцем указывает на дыру в потолке, удерживая указательным и большим пальцами сигарету, бережно развернутую горящей стороной к ладони, чтобы не потухла.
Если продвинуться еще два километра в направлении мирного существования, то попадаешь в село Тоненькое, а оно выглядит уже на порядок лучше. Село находится на достаточном расстоянии от линии фронта. На протяжении нескольких месяцев практически не слышно выстрелов, почти все мины затралены, лишь территория за лесополосой вызывает сомнения. Поэтому там местные жители, соблюдая осторожность, не пашут землю. Гуманитарные организации, такие как чешская «People in Need», пришли к выводу, что восстановление села Тоненькое не является таким уж бессмысленным. Сюда начали поставлять кровельные панели и пластиковые окна. С начала 2015 года, когда здесь ежедневно разрывались гранаты, из 350 жителей отсюда уехали все, кроме оставшихся 25 человек, затем многие вернулись и сейчас население деревни составляет 250 жителей.
Работы здесь, однако, нет; колхоз пришел в упадок, от коксохимических заводов осталась одна лишь тень. Из-за того, что почти все вернувшиеся — старики, им выплачиваются пенсии, например, доярка с 50-летним стажем работы получает 1230 гривен, или в пересчете 43 евро в месяц. На эти деньги можно прожить, если повезет и не заболеешь, благодаря огороду: выращивают картофель, морковь, капусту и свеклу, а кому своего огорода мало, тот берет лопату и копает грядки у забора прямо вдоль дороги. Медпункт не работает, но, по крайней мере, раз в неделю сюда приезжает санитар из Орловки.
А сейчас все они собрались у санатория. После попадания в него снаряда санаторий опустел, но тем не менее кто-то заколотил окна, чтобы защитить здание от мародеров. Ульяна прибыла сюда на фургоне, сейчас они разгружают те самые 47 наборов гуманитарной помощи, так что местные жители уже достали из гаражей свои велосипеды, тачки или то, что осталось от детских колясок их внуков. Под командованием пенсионерки Валентины Владимировны, бывшего бухгалтера колхоза, внушительной дамы с золотыми зубами, они выстраиваются в очередь к разгрузочной площадке, на ногах — резиновые сапоги, на головах повязаны платки с цветочным орнаментом, и если кто-то не справляется с тем, чтобы погрузить все на свой велосипед — коробку, умывальные принадлежности и таз — кто-нибудь придет на помощь.
Пенсионерка Надежда Ивановна Горничных, бывшая доярка, в Тоненьком пользуется авторитетом. У нее на кухне живет волнистый попугай, во дворе — кошки, куры, коза и две не слишком дружелюбные цепные собаки. Пожилая дама — одна из немногих, кто не уехал и тогда, когда российская артиллерия за одну-единственную январскую ночь в 2015 году практически стерла село с лица Земли. Сегодня она признается, что оставаться было безумием, особенно вместе с дочерью, которая тогда к тому же была беременна. Но куда бежать и что стало бы с козой? Так, они пережили то время в подвале и им повезло. Дочь в порядке, а ребенок, которым она была беременна, молчаливый парнишка по имени Роман, тем временем успел родиться и обзавестись крепким здоровьем. Только муж Надежды Ивановны ушел из жизни в прошлом году, царство ему небесное.
Дом семьи прилично пострадал от осколков, но сейчас крыша залатана, хоть и в некоторых местах все еще протекает. Лишь в кухне рядом с выключателем зияет дыра в кирпичной стене. Осколок взорвавшейся шрапнели попал прямо в окно. Окно давно заменили на то, что доставили «People in Need», с пластиковой рамой и двойным остеклением, но внутри стена все еще испорчена. Ничего страшного. Есть чем заняться, дыра подождет. В уличном туалете рядом с собачьей конурой чисто, и кому удастся добраться до него, не будучи покусанным собаками, сможет насладиться в морозные ночи теплом пенопластового сиденья.
Каково было в войну, Надежда Ивановна? «Одна соседка погибла от удара гранаты, другая задохнулась в подвале от печного газа». Это было ужаснее всего. Ну и, конечно же, были коровы. Люди их просто оставили, ведь все так спешили уехать, а она была дояркой целых 50 лет, что ей было делать? Так, она, несмотря на артиллерийские налеты, ходила от стойла к стойлу, поскольку никто больше не мог доить коров, а те выли от боли. Однажды ее сбило ударной волной, когда она проходила между двумя стойлами, но в целом слава богу, все шло гладко. Как и с солдатами.
Солдатами? «Да», — отвечает Надежда Ивановна. Те, что воюют за Россию, они все свои боеприпасы на них израсходовали, но другие, украинцы, те сами были здесь, и это было не так уж просто, прежде всего вначале. Потому что украинская армия на тот момент, сразу после начала российского наступления, была еще рассредоточена и оборону должны были держать оперативно организованные батальоны добровольцев. Не все они были ангелочками и маменькиными сынками, и когда они пришли в наше село, «правый сектор» и все остальные разбойничьи шайки, чтобы «на благо Отечества» отбирать у людей машины или даже дома для каких-то там опорных пунктов, то пришлось с ними по-настоящему сражаться.
«Они постоянно твердили: «Мы вас защитим», — рассказывает Надежда Ивановна. «Но и те другие, там в Донецке, тоже так говорят, верно? И если вы нас защищаете, то почему грабите нас? „Ты просто с ума сошла, старуха“, — сказали они, но дом им не достался, я решительно отбивалась». Тем временем, по словам пенсионерки, в этом плане все поменялось. Украинская армия, стоящая на позициях там в поле за мешками с песком, стала гораздо бол организованной, чем была вначале. Прекратилось мародерство. Кто прав, а кто — нет? «Откуда пожилая женщина должна это знать? Они же просто ноющие дети, которых постоянно нужно успокаивать».
И вот мы снова в машине. Смеркается рано, дорога совсем никуда не годится, на спидометре 10 км/ч. Ульяна выключает радио. Счастливая донецкая жизнь закончилась вскоре после начала войны. Ее муж хоть еще и работал шоуменом в клубе «Шахтер Плаза», но сейчас там не заказывают в караоке диско- и поп-шлягеры, а напевают навязчивую мелодию времен Второй мировой войны «Последний бой, он трудный самый». Песня о танатомании с припевом о России и о матери.
Сама она, будучи воспитательницей, внезапно должна была вдалбливать детям лозунги «Захаровцев», российско-националистического пионерского движения, с недавнего времени хозяйничающего в детских садах на оккупированной территории. Когда «Народная республика» просто взяла и отобрала у «Ответственных граждан», то есть у Ульяны и ее друзей, машины, с помощью которых они, вообще-то, собирались поставлять женщинам и детям в пригородных бомбоубежищах сухое молоко и гречневую кашу, когда друг ее матери был арестован за якобы проукраинские взгляды, чтобы затем спустя тридцать дней заявиться окровавленным и болтающим какую-то чепуху, терпение лопнуло.
Друг еще пару дней рассказывал о чанах с кислотой, в которых они растворяли трупы, а потом повесился. Ульяна собрала вещи и отправилась вслед за своими выдворенными из города друзьями через блокпосты на украинскую сторону. Ее муж остался в городе и стал звездой ДНРовского телевидения.
На обратном пути мы снова заехали в Северное, ту разрушенную деревню, где Виталий курит свои сигареты горящей стороной внутрь. В здании бывшего медпункта с левой стороны отсутствует кровля, но с правой стороны она еще осталась, а тут пришел священник: кроссовки (Adidas), светоотражающий жилет (оранжевый с белым крестом), в руке библия, две буханки хлеба для каждого жителя деревни. Евангелие от Марка, глава четвертая: вот вышел сеятель сеять; иное семя упало на каменистое место, иное упало в терние, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то, а иное упало на добрую землю и дало плод. «Что вы так боязливы?»
Жители села Северное, пять пожилых женщин и двое пожилых мужчин молча стояли под полуразрушенной крышей, вцепившись в свои буханки хлеба. Позже, когда священник уехал, пожилые дамы обменялись парой слов по пути в домой в свете закатного солнца. «Батюшка думает, что может своей Библией наставить нас на путь истины», — усмехнулась одна из них. Молчание; захихикали и остальные: «Он же не в курсе, что мы тут просто для забавы».
Источник:
