«Приманка мозгов»: можно ли вернуть уехавших из России ученых?
Россия задействовала финансовые и организационные ресурсы, чтобы привлечь в страну иностранных ученых, в первую очередь русскоязычных. DW выясняла, возможна ли репатриация научных кадров.
Юлия Вишневецкая
Москва — В президентском Агентстве стратегических инициатив (АСИ) объявлено о планах уже через 5 лет вернуть в Россию 15 000 ученых, уехавших за рубеж. Между тем в РФ уже работают грантовые программы по привлечению иностранных ученых, в том числе российского/советского происхождения. DW попыталась понять, насколько они успешны.
Миллионы и миллиарды
Сегодня в России есть две крупных госпрограммы, направленные на привлечение иностранных ученых, рассказал DW проректор по науке и инновациям Московского института стали и сплавов (МИСиС) Михаил Филонов. Первая — конкурс научных мегагрантов — действует с 2010 года и регулируется постановлением правительства. Мегагранты финансируют создание новых научных лабораторий, в конкурсе могут принимать участие вузы из России и исследователи со всего мира. Ученый получает грант до 90 миллионов рублей на три года, на эти деньги закупает оборудование, набирает группу, организует ее работу и, если проект оказывается успешным, может рассчитывать на продление финансирования.
Вторая — проект «5-100», осуществляемый министерством образования в соответствии с указом президента и декларирующий своей целью включение пяти российских вузов в первую сотню мировых рейтингов. Эта программа устроена сложнее: вузы-победители конкурса делятся на 3 группы. В зависимости от того, насколько успешна научная деятельность вуза, он может получить от государства 900, 700 или 150 миллионов рублей на ближайший год. Это финансирование распределяется уже внутри вуза. В 2016 году на проект «5-100» выделено 14,5 миллиардов рублей.
Горизонт планирования — год
О позитивном опыте сотрудничества с МИСиС по программе мегагрантов DW рассказал профессор Линчепингского университета (Швеция) Игорь Абрикосов. Он сам когда-то учился в институте стали и сплавов, а в 2013 году выиграл конкурс на создание лаборатории моделирования и разработки новых материалов. Абрикосов находится в России 4 месяца в году, сохраняя при этом свою должность в Швеции.
«Первый год было непросто, — признался Абрикосов. — В основном из-за разницы культур и бумажной работы, здесь гораздо больше отчетности, чем на Западе». Главная трудность, по словам Абрикосова, заключается в невозможности долгосрочного планирования. «Наш мегагрант сейчас заканчивается, а вопрос о его продлении будет решаться только в следующем, 2017 году. Но лаборатория не может на это время остановить свою работу, поэтому мне приходится искать деньги из других источников. В Швеции было бы проще — там финансирование выделяется на несколько лет вперед».
«Да, горизонт планирования очень маленький, — подтверждает Михаил Филонов. — По программе «5-100» наш вуз получил 900 миллионов рублей. Решение было принято в апреле, деньги пришли еще позже. И мы обязаны использовать эти средства до 31 декабря — иначе остатки придется возвращать, мы не можем перенести бюджет на следующий год. А в следующем году — новый конкурс».
Договоренности на словах
С другой стороны, Юрий Абрикосов радуется тому, что в России у молодых людей сохраняется энтузиазм в отношении науки: «В Швеции, к сожалению, академическая карьера не престижна, она не предлагает стабильного будущего. После окончания технического вуза молодой инженер скорее захочет пойти работать в Siemens или Ericsson, чем заниматься наукой. А здесь еще остались молодые люди, у которых горят глаза, которые смотрели фильм «9 дней одного года» и относятся к научной деятельности как к чему-то романтическому».
DW поговорила и с другими русскоязычными учеными, работающими по программам мегагрантов и «5-100». Не у всех все складывается так же удачно. Живущий в Бонне нейробиолог Константин Глебов готовит к запуску лабораторию по изучению неврологических заболеваний в своей родной Тюмени. Глебов хорошо знаком с российским стилем управления наукой.
В частности, он предвидел трудности с долгосрочным планированием и поставил одним из главных условий минимизацию этих рисков. Приглашающая сторона согласилась на диверсификацию финансовых потоков: губернатор области уже выделил на создание лаборатории Глебова 5 процентов требуемой суммы, какие-то средства готов найти Тюменский университет — вдобавок в апреле он, во многом благодаря проекту Глебова, выиграл 150 миллионов по программе «5-100».
Но, похоже, такая схема оказалась слишком сложной для тюменской бюрократии. Пока что все договоренности остаются устными, хотя запуск исследовательского центра изначально планировался на середину лета. «Я не понимаю, в чем там проблема, — делится Глебов. — Я уже договорился о сотрудничестве с коллегами из Америки и Швеции, пациенты в Тюмени тоже меня ждут. А мы до сих пор не подписали официальных документов». Тем не менее Глебов по-прежнему надеется на реализацию проекта.
Примерно как с футболом
По оценкам ведущего научного сотрудника института биофизики Сибирского отделения РАН Егора Задереева, не больше половины из лабораторий, созданных при поддержке мегагрантов, породили устойчивые структуры: «Не все проекты были успешными — многие ученые поработали три года и вернулись. Оборудование, которое они поставили, продолжает работать, но научный коллектив сохранить не удалось».
Тем не менее ученый считает государственные программы полезными, другое дело, что они сами по себе не привлекут в страну массы ученых: «Это единичные образцы, яркие передовые точки, которые должны быть примерами, локомотивами. Но они не решат проблему «утечки мозгов», ведь нам приходится конкурировать со странами, где наука развита по всем показателям — с точки зрения интеграции и в экономику, и в практику. И именно в среде, где есть не только яркие звезды, но и благополучный средний уровень, вырастают сильные ученые».
Задереев приводит аналогию с футболом: «Вы можете за огромные деньги привлечь в команду мировых звезд и все равно проиграете какой-нибудь Исландии, где развит футбол в целом».
Они уехали
Что касается идеи вернуть 15 тысяч ученых, то Егор Задереев оценивает ее как утопическую: «Наука — это не только деньги на исследования, но и образ жизни. Люди, которые уехали, уже интегрировались в своих странах, у многих родились и выросли дети». Гораздо важнее, по мнению ученого, создать условия для тех, кто сейчас начинает свою научную карьеру: «Уже как минимум 20 лет я слышу разговоры о «потерянном поколении» 30-50 летних, которые уехали. За это время можно было вырастить еще одно такое поколение».
Это подтверждают живущие в Израиле биологи Инна Грошева и Яков Журинский. За последние 15 лет они успели сменить три страны и несколько научных центров. Но о России как месте работы всерьез никогда не думали, хотя любят ее и каждое лето приезжают к родителям в Москву.
В качестве причин они называют коррупцию, бюрократию, и главное — отсутствие научной среды. «Дело не в том, что не с кем в соседнем кабинете выпить чаю, — объясняет Инна. — Хотя это тоже очень важно! Но речь о другом: в нашей профессии одно из критически необходимых условий работы — это люди, с которыми вы делаете совместные проекты. А в России их нет. Они уехали».
Источник:
