Россия в Стране чудесАмериканцы о русских
Путин — как и многие русские — продолжает гнаться за фантазиями о былой славе России, делая это за счет будущего своей страны.
Эндрю Вуд (Andrew Wood)
Я отмечал в конце своей статьи в ноябрьском номере The American Interest «Размышления о том, как закрывалось российское сознание», что «Россия является гораздо большей угрозой для своего будущего, чем для любой западной державы». И сейчас это как нельзя более актуально. Россия избрала путь саморазрушения. Ее лидер, или, если соблюдать вежливость, ее лидеры, не намерены вносить в этот курс изменения, возможно, они теперь уже не способны сделать это, даже если бы захотели.
Российская внешняя политика
Существует множество людей, придерживающихся иной точки зрения. Томас Грэм (Thomas Graham) и Мэттью Роджански (Matthew Rojansky) в статье от 13 октября в Foreign Policy под названием «Провал американской политики в отношении России» утверждают, что, несмотря на оказываемое США на Россию давление, Москва преуспела в оспаривании ряда интересов американцев. Они говорят о необходимости новой политики в отношении России, которая сотрудничала бы с этой страной «в ее существующем виде».
Никто бы не стал принципиально спорить с последним предложением. Если добавить к этому, что Россия в ее нынешнем виде неизбежно влечет за собой предположения о том, во что она превратится в будущем. Те, кто согласен с основной идеей, что Россия «встала с колен», главным образом, используют в качестве обоснования ее роль в международной политике. Одержимость Путина превращением России в великую державу служит движущей силой для него и его последователей.
Выдвигается ряд практических причин в поддержку этого стремления Кремля. Главная состоит в том, что Россия отличается значительными размерами, и отсутствие природных границ вынуждает ее выстраивать защитный гласис. Путин и Лавров, ссылаясь на послевоенную подписанную в Ялте декларацию, обеспечивавшую безопасность в послевоенной Европе, держали в уме подобный аргумент. Российские требования о признании их нынешней сферы интересов отражают, по крайней мере, частично этот тип противостояния. Но есть и очевидная проблема. Географически определенная сфера интересов, основанная на неправомочной власти, изначально нестабильна, как можно судить на примере советского блока после Ялты. Зона, граничащая с предполагаемой российской сферой сегодня, также должна находиться под молчаливым контролем, если он может быть сохранен. Ее существование обеспечит длительное напряжение и, следовательно, нестабильность в Европе. У России нет средств, необходимых, чтобы построить добровольное сообщество общих интересов.
Российская политика руководствуется эмоциями, как минимум, в той же мере, что и практическими соображениями. «Реалисты» утверждают, что Запад должен принимать глубоко укоренившиеся черты России «как она есть». До степени, превосходящей банальность, это подразумевает, помимо прочего, понимание, что посягательство Запада на заявленную Россией сферу интересов будет обоснованно рассматриваться этой страной как угроза, которой Кремль должен противостоять. Профессор Миарсхаймер (Mearsheimer) — один из нескольких аналитиков, утверждавших, например, что Европейский союз не должен был соглашаться вести переговоры о сотрудничестве с Киевом из-за этих ограничений. По логике вещей, это предполагает, что глубинные внутренние особенности самой Украины не должны были оказывать никакого влияния на положение дел. Если доводить до конца логику тех, кто, руководствуясь схожими основаниями, говорит о том, что НАТО изначально не должен был продвигаться на восток, то права «меньших наций» всегда должны быть подчинены «сверхдержавам».
«Сферы интереса», разумеется, существуют в виде довольно обширных категорий. Чтобы быть эффективными, их связующим звеном является не принуждение, а взаимные развивающиеся выгоды. Стремление президента Путина к созданию Евразийского союза было серьезно и даже фатально скомпрометировано российским вторжением на Украину и военными действиями в Сирии. Соединенные Штаты являются главной действующей силой в НАТО и играют значительную политическую роль на Западе в целом, но не имеют при этом абсолютной, непререкаемой власти в сфере, которую приписывают им Путин и его окружение. Предположение, что проблемы международной безопасности могут решаться сверхдержавами, подавляющими определенные регионы, обладает определенной привлекательностью. Например, оно навело на разговоры о соглашении между Москвой, Вашингтоном и Брюсселем, которое будет поддерживать безопасность в Европе. Однако то, что убедительно выглядит на бумаге, необязательно действенно на практике.
Путин привык считать, что Россия имеет право на признание ее «великой державой», и тут он гонится за недосягаемой и опасной фантазией. Устремления Кремля разделяют многие русские, как военные, так и гражданские. И все же они остаются лишь иллюзиями. Не существует такой категории, как великая держава, и не может существовать. Отсюда следует, что достижение этого статуса является бесконечной и бесплодной задачей. Стремление России достичь его основано на мысли о воскрешении утраченной, и даже иллюзорной, славы. Вот почему это опасно как для самой России, так и для остального мира. «Восток», традиционно понимаемый как советское пространство, управляемое из Москвы, больше не воскресить. И все же его призрак продолжает жить в западном сознании и доминирует в мышлении Кремля. Естественным следствием претензии России на особый статус является то, что международные проблемы рассматриваются в первую очередь как предмет соперничества между Востоком и Западом или, если говорить точнее, между Москвой и Вашингтоном.
Госсекретарь Джон Керри (John Kerry) из кожи вон лез не для того, чтобы задеть чувствительные зоны России. Благодаря этому он попал в список тех, кто понял, что вести переговоры с официальной Россией — значит попасть в параллельную реальность. Ни Украина, ни Сирия не рассматривались изначально как элементы противостояния России с Западом. Это были рамки, в которые их втолкнула Москва. Настойчивая вера в неубиваемое злопыхательство США в отношении России формировалась в годы правления Путина, превратившись сейчас в твердое убеждение. Российские дипломаты настаивают, что их страна требует лишь уважения и равенства. Уважение в словах Кремля заслуживается не за какие-то достижения, а просто за счет требований более влиятельного гангстера к своим подчиненным и конкурентам. Равенство — это равенство с Соединенными Штатами, понимаемых не «как есть», а так, как Кремль их видит в искаженном свете своих собственных представлений.
Полностью предложение из статьи Грэма и Роджански, процитированной в начале этого пассажа, отражает степень согласия с этой российской риторикой, в соответствии с которой Москва стала жертвой Вашингтона: «Однако, самое главное, вместо того, чтобы пытаться одержать верх над Россией или трансформировать ее, новый подход Америки должен состоять в том, чтобы сотрудничать с ней в том виде, в каком она существует». Ни США, ни союзники НАТО не пытались ни одержать верх над Россией, ни радикально ее трансформировать в последние десятки лет. Чтобы это сделать — если я вправе расценивать это предложение как отражение кремлевской риторики на сегодняшний момент — потребовалась бы изрядная доля хитрости, а также глупости. Запад никогда не стремился разрушить Россию. Смена режима в России за пределами нашей власти, как бы мы к этому ни стремились.
Российской внешней политикой руководил небольшой ограниченный круг лиц, подчиняющихся Путину. В России лежащие в их основе утверждения не подвергаются сомнению, а тем более исправлениям. Движущая их сила эмоций влиятельна, но искажена. В результате делаются неправильные выводы. Ставки Кремля на создание «Новороссии» на Украине уступили место реальности с дорогостоящими обязательствами перед Крымом и смертью тысяч людей в продолжающихся боях в Донецке и Луганске, наряду с кризисом в отношениях с Западом. Россия не может «победить» в Сирии даже ценой стремительной атаки на сохраняющиеся центры оппозиции, выступающей против режима клиента России Асада. Путин получит в результате лишь пролитую кровь и обломки. Политика России спровоцировала насилие, но не обеспечила безопасности.
После выборов в Думу
Утешением кремлевских управленцев может стать их сентябрьский успех, обеспечивший конституционное большинство в парламенте. Популярное представление о том, что Дума — это сборище корыстных ничтожеств, подчиняющихся указаниям администрации президента, а также значительное снижение явки избирателей не стали для них неожиданностью, однако они, по крайней мере, могут быть уверены, что новый парламент не будет вмешиваться в планы Кремля на будущее. Судя по распространенным в Москве слухам, в эти планы может входить перенос президентских выборов 2018 года на 2017 год. Путин получит право выставить свою кандидатуру при любом раскладе.
Параллельно Путин разрабатывал ряд изменений, обеспечивающих ему еще большую власть в стране. В прошлом его можно было расценивать как первого среди равных или почти равных ему, и все же находящегося на позиции арбитра среди соперничающего окружения. В ходе последних нескольких месяцев он отправил в отставку старших членов этого окружения, заменив их более молодыми чиновниками, не имевшими прежде независимой политической власти. Путин также избавился от руководителей вызывавшего прежде опасения Следственного комитета, преследующего тех, кто расценивается как враги режима, или тех, кто располагает слишком большим состоянием, которое не может не попасть в сферу внимания оперативных сотрудников ведомства. Давний личный охранник Путина Виктор Золотов стал главой нового подразделения Национальная гвардия, подчиняющегося непосредственно президенту. Слухи о том, что Путин собирается восстановить КГБ, передав обязанности, исполняемые в данный момент несколькими другими ведомствами, единому органу, еще должны быть подтверждены или признаны безосновательными. Остается лишь строить предположения о том, что значат эти перемены или чего надеется добиться Путин за следующий год перед своим ожидаемым возвращением на четвертый срок в 2017 или 2018 году. Однако эти перемены свидетельствуют о дальнейшей централизации власти, а также, парадоксальным образом, о неуверенности в поставленных целях.
Совет по внешней и оборонной политике доложил в конце мая 2016 года (в официальном исследовании периода с конца 2010 года до конца 2020, призванном дать российской внешней политике «новый интеллектуальный стимул»), что «уровень экономики страны остается основным показателем ее силы и влияния среди стран мира», что основная проблема России состоит в «усугублении экономической стагнации», которая длится уже восемь или девять лет. Выгодное соглашение между небольшой группой государственных руководителей, подконтрольными им государственными структурами, с одной стороны, и российским обществом в целом, обогащаемым взамен за счет доходов от природных ресурсов, с другой, постоянно ставилось под вопрос, как минимум, с 2008 года. В ответ Путин со времени своего возвращения в мае 2012 года на третий президентский срок отменил программы экономических реформ и усилил внутренние репрессии, усиливая власть внутри страны за счет политических авантюр за границей.
Кремль оказал значительное влияние на российское население, утверждая, что Россия должна силой защищать свою позицию в мире от своих внешних врагов, как их оценивают многие русские. Однако первичный энтузиазм, возникший после аннексии Крыма, неизбежно снизился, и вмешательство России в Луганск и Донецк не встретило того же оживления. Если многие иностранцы расценивают действия России в Сирии как впечатляющие, их оценка в самой России была не слишком радостной. При этом беспокойство за будущее благополучие, напротив, усилилось.
Те, кто рассчитывал, что, раз экономические проблемы в России стали проблемой первоочередного значения, присутствующее в новой Государственной Дума большинство примется за их решение, до нынешнего момента были разочарованы. Оптимисты сейчас скорее склонны предполагать, что экономические реформы наконец начнутся, когда Путин будет переизбран в 2018 году (или в 2017, если выборы перенесут на год вперед), потому что резервное финансирование, используемое для удовлетворения краткосрочных нужд, рано или поздно должно закончиться. Руководствуясь здравым смыслом, можно сказать, что серьезные реформы сейчас еще более необходимы, чем в то время, когда этот вопрос фигурировал в общественных дискуссиях, и кресло в Кремле занимал наместник Путина Дмитрий Медведев. Несмотря ни на что, представляется ясным, что устроители парламентских выборов этого года планировали только обеспечить Путина и его окружение поддерживающим большинством, а не добиваться перемен политического курса как таковых. Очевидным приоритетом остаются затраты на оборону, которые буквально происходят за счет здравоохранения, образования и других сфер социального обеспечения. Президент не дал никаких указаний о том, в каком направлении он может двигаться, пытаясь разрешить глубинные экономические проблемы России.
Российское государство
Довольно легко понять, почему Путин и его окружение боится изменений политического курса в стране. Сделать это — означает признать фиаско той политики, которую они так долго проводили, и взять на себя значительные риски, связанные с радикальными переменами, необходимыми для подлинной «модернизации». В сентябрьской статье экономического и политического аналитика Владислава Иноземцева для ИФРИ, как следует из ее заглавия, ясно излагается «Модернизация российской экономики: причины ее провала». Эти причины до сих пор действуют в полном объеме. Иноземцев отмечает в заключение, что он не указал такие причины провала экономики, как отчетность, прозрачность, независимая судебная система, потому что о них уже много говорилось ранее. Это мрачное условие также сохраняется и по сей день. Центр стратегических исследований бывшего министра финансов Алексея Кудрина ближе всех подошел к тому, чтобы по-новому взглянуть на то, как можно дать шанс российской экономике. И хотя в отрыве от действительности эти программы представляются вполне убедительными, они остаются совершенно оторваны от политических реалий. В них входят институциональные реформы с четкими политическими последствиями, а также ослабление геополитического напряжения. В отчете Кудрина в качестве основной проблемы России говорилось о высокой степени государственного участия в экономике (около 70%). Российское правительство должно будет работать над снижением геополитического напряжения, говорилось в докладе, чтобы уровень экономического роста составил 4% за четыре года. Путин сказал, что Россия «не готова торговать своими суверенными правами, вне зависимости от степени международного напряжения». Предлагались также идеи, основанные в большинстве своем на денежных стимулах с инфляционными последствиями даже в том маловероятном случае, если российское государство окажется способно эффективно их осуществить.
Я писал в своей статье в American Interest от 26 апреля 2016 года «Пустые люди», что Владимир Путин и его окружение стали заложниками прошлого. Они могут добавить теперь свою деструктивную внешнюю политику и свою неспособность создать продуктивную экономику к списку ограничений, привязывающих их к системе правительства, которое они лишили независимых и авторитетных институтов. В любой другой стране население, как минимум, провело бы параллели между обеднением значительного количества граждан и действиями их правительства. Однако в России этого не происходит. Безусловно, сохраняется риск для Путина, ставшего, как теперь становится совершенно очевидно, главным человеком в России, что в конце концов вся ответственность ляжет на него. Его рейтинги сохраняются на высоком уровне. Однако апатия, засвидетельствованная на последних выборах в Думу, является показателем иных настроений. Путин, как, скорее всего и будет к тому времени, очевидно, станет фаворитом следующих президентских выборов, намеченных на 2018 год. Ни один серьезный оппонент не будет допущен к выборам. Однако никто еще не знает и не будет знать к тому времени, что он намеревается сделать в следующие шесть лет. При этом, безусловно, он не может вечно жить в Стране чудес.
Источник:
