Советский интернет мог бы заменить Сталина
Мартин Краг (Martin Kragh)
В ходе технической гонки после Второй мировой войны и Советский Союз, и США понимали преимущества, которые дало бы наличие широкой информационной сети. Один из проектов превратился в сегодняшний интернет, второй остался мечтой о координации всей советской бюрократии.
Холодная война была войной территорий, идеологий и политических принципов. В конце Второй мировой стартовала техническая гонка США и СССР, которые развивали ядерное оружие, строили ракеты, спутники, космические аппараты. Долгое время блокам удавалось поддерживать военный паритет. Компьютеры играли важнейшую роль в обеих программах, они требовались для управления ракетами и спутниками на околоземной орбите. Но лишь одна из двух супердержав сумела создать систему, которая позже стала интернетом. О том, что советские ученые тоже пытались сконструировать широкую национальную компьютерную сеть, стало известно лишь после краха коммунистического строя.
Слова «советский интернет» звучат как оксюморон. Общество электронных сетей основывается на децентрализации, открытости, сотрудничестве, что совершенно не соответствует таким реалиям Советского Союза, как цензура, иерархичность, контроль. Интернет даровал нам Википедию, социальную мобилизацию посредством Twitter, глобализацию. А первое коммунистическое государство оставило после себя Чернобыль, колхозы и ржавое кольцо промышленных городов на Урале.
Но на практике развитие интернета было намного сложнее. Его предшественник, американская сеть Arpanet, был запущен в 1969 году, что стало возможным благодаря государственным субсидиям, академическому сотрудничеству и пристальному вниманию к вопросам обороны. Изначальной задачей Arpanet была децентрализованная маршрутизация пакетов данных, что имело мало отношения к свободе слова и либеральным идеалам. Arpa (Advanced research projects agency) была частью американского министерства обороны, и одной из ее целей считалось создание стабильной связи между разными ветвями оборонной системы в случае атомной войны. Возможности использования сети в мирных целях стали очевидны только после окончательного запуска проекта.
У советского государства был повод, технические возможности и ресурсы для создания аналога Arpanet, и советские ученые рано осознали, какую роль может сыграть этот проект. Их попытки разработать национальную компьютерную сеть описал Бенджамин Питерс (Benjamin Peters) из американского университета Талсы в книге «Как поймать страну в сеть: непростая история советского интернета» (How not to network a nation: The uneasy history of the Soviet internet). Повествование начинается в конце Второй мировой войны, за которым последовало десятилетие технологических прорывов в атомной энергии, запусков спутников, исследований ДНК, производства посудомоечных машин, создания вакцины от полиомиелита, распространения телевидения.
В центре практически всех проектов стоял компьютер, но он применялся по-разному в различных областях. Книга Питерса дополняет наши знания о советском измерении компьютерных технологий и о том, что со временем превратилось в кибернетику с отличительными чертами советского строя.
Во времена Иосифа Сталина данные о кибернетике имелись лишь в засекреченных военных библиотеках. Советская пропаганда называла кибернетику «семантическим идеализмом» и «реакционной американской псевдонаукой», что вряд ли могло снискать ей всеобщее одобрение. Кибернетику реабилитировали только после кончины Сталина в 1953 году, когда стало ясно стратегическое значение компьютеров. В речи на XX съезде коммунистической партии за закрытыми дверями Никита Хрущев объявил, что будущее — в автоматизации и эффективизации. В его словах имелся скрытый подтекст: советская экономика неэффективна. Большевики строили социализм, невзирая на расходы и последствия для простых людей, и главной загвоздкой стала необходимость таких реформ и технологий, которые позволили бы системе выжить.
В основе советской экономики лежали планы, из которых наиболее известны так называемые пятилетки. Планы устанавливались государственными органами и осуществлялись на отраслевом и национально-промышленном уровне. В конце каждого отчетного периода объявлялось о достигнутых результатах, и на их основании формулировались будущие цели. Тому, что плановая экономика на практике почти не работала, есть несколько причин, и выделить основную не составляет труда: по мере того, как развивались промышленность и ее бюрократическая надстройка, росло количество государственных структур. Результатом стали дефицит и низкое качество товаров, а также развитие неофициальных отраслей за рамками плана. В 1954 году подсчитали, что 15% трудоспособного советского населения работало в сфере администрирования. Эта цифра подтверждает внутреннюю системную ошибку плановой экономики: бюрократия распространилась и сама стала фактором власти, но при этом усугубились проблемы координации.
В таких условиях зародилась советская кибернетика. В ее основе лежали управление и контроль, на этом строятся искусственный интеллект, системы контроля, теория информации. Ведущие математики и теоретики, такие как Анатолий Китов, Виктор Глушков и Леонид Канторович (позже — лауреат премии Государственного банка Швеции по экономике памяти Альфреда Нобеля 1975 года за работу в области линейного программирования), осознавали, что можно связать компьютеры в сеть и заставить ее работать во благо идей коммунизма. Координационные проблемы в советской экономике могли быть решены математически. Национальная компьютерная сеть на основе принципов линейного программирования Канторовича теоретически могла применяться во всех структурах и областях промышленности. Речь шла о полностью автоматизированной системе управления экономикой страны, которая свела бы к минимуму риски административных ошибок. Лучшей заменой Сталину стал бы не другой человек, а технократически организованная компьютерная сеть для оптимального распределения ресурсов.
© РИА Новости, А. ЖигайловВыдающийся математик и экономист, академик Леонид Витальевич Канторович
С 1959 по 1962 год был представлен ряд проектов оцифровки гражданских отраслей СССР. Самой целенаправленной и долговечной попыткой создания национальной сети стал проект ОГАС (Общегосударственная автоматизированная система учёта и обработки информации), представленный Виктором Глушковым и одобренный Хрущевым в 1962 году. В отличие от Arpanet, ОГАС была предназначена не только для обмена данными. Создав систему из тысяч компьютеров на уровне предприятий, подключенных к центральному компьютеру, Глушков намеревался сотворить «мыслящую» сеть, которая могла бы в режиме реального времени управлять всей экономикой страны как одной фабрикой. Инженеры ОГАС предполагали, что полностью готовая и оптимизированная система могла быть запущена к 1990 году.
Как и многие другие ученые и стратеги, Глушков был дальновидным специалистом, глубоко увлеченным компьютерными технологиями. А выдающийся советский шахматист Михаил Ботвинник посвящал немало свободного времени созданию цифрового варианта игры «Пионер», алгоритмы которой должны были имитировать мозг гроссмейстера. В отличие от ОГАС, которая предусматривала любой шаг в процессе принятия решений, игра Ботвинника была гораздо проще, и в ней были прописаны лишь наиболее вероятные ходы. Но у нее были и свои преимущества: намного более низкие требования к мощности компьютера и, как следствие, более широкие области применения. Ботвинник хорошо понимал значение шахматной компьютерной игры для экономики.
В кризисные для Советского Союза 1980-е годы он предложил программу, которая, по аналогии с «Пионером», рассчитывала обобщенные варианты решения экономических проблем в стране. Но в национальной кибернетической программе наблюдался застой, так что лозунгами реформ стали слова «гласность» и «перестройка».
Существует несколько причин, почему представление о цифровом социализме так никогда и не стало реальностью. По собственной оценке Глушкова, сеть ОГАС обошлась бы государству дороже, чем космическая и атомная программы вместе взятые. Помимо экономических и технологических препятствий, проект натолкнулся на серьезный протест. Военные, промышленники и бюрократы восприняли идею цифрового администрирования как угрозу собственной власти, а для правящей верхушки это был бы инструмент политического контроля. В государстве, где служба безопасности КГБ контролировала все копировальные аппараты, так что диссиденты распространяли информацию, перепечатанную под копирку на пишущих машинках, было нетрудно догадаться, почему предпосылки создания национальной компьютерной сети структурно склонялись к формулировке inter-«нет».
Интернет в его современном виде возник в том же десятилетии, когда распался Советский Союз. Оба эти события стали предвестниками и предпосылками глобализации, которая последовала прямо за ними. Но политические порывы контролировать информационный поток никуда не делись. Сегодня Китай и Россия имеют самые обширные своды интернет-правил среди всех крупных стран. Глобальное развитие технологий скорее не препятствует слежке и цензуре, а создает для них новые методы. Пекин и Москва в один голос твердят о «цифровом суверенитете» и ждут международного одобрения своих претензий на контроль электронных коммуникаций на национальном уровне. В России нет аналога китайского «большого брандмауэра», однако она с 2012 года блокирует тысячи страниц «экстремистского содержания», к чему относится и поддержка территориальной целостности Украины, и критика приговора панк-группе Pussy Riot, и информация о свидетелях Иеговы.
Уроки истории прошли впустую. Советские лидеры могли бы создать сеть, но предпочли не давать выход информации. Сегодняшний Кремль хочет использовать интернет, чтобы держать страну под контролем, но и это уравнение не имеет решения.
Государство может вводить сложную систему слежки, но не должно мешать интернет-пользователям избегать ее. Наследница Arpanet, децентрализованная информационная система, созданная в эпоху холодной войны с целью пережить ядерную атаку, пока еще достаточно сильна, чтобы обходить требования неототалитарной цензуры. Иерархия структур слежения напоминает об опыте советских времен, но она эффективна, лишь пока люди верят, что она работает.
Мартин Краг — директор программ исследований России и Евразии в Институте внешней политики, преподаватель Центра российских исследований в Уппсале.
Источник:
