Руководитель Центра освобождения пленных «Офицерский корпус» Владимир Рубан
Фото: УНИАН
Руководитель Центра освобождения пленных «Офицерский корпус» ВЛАДИМИР РУБАН, который помог освободить более 700 пленных, считает, что разжигание войны на Донбассе выгодно спецслужбам России и определенным финансовым группам в Украине. По его словам, после заключения первых Минских соглашений в сентябре 2014 года было выявлено до пяти специальных групп, которые провоцировали нарушение перемирия как с той, так и с другой стороны. В своем интервью «Апострофу», господин РУБАН также рассказал, почему российской и украинской стороне выгодно наличие пленных и как на Донбассе удалось предотвратить воздушную войну.
— Не так давно советник главы СБУ Юрий Тандит сообщил, что за все время АТО из плена освобождены 3083 человека. Из них 126 освобождены в этом году. Вы подтверждаете эту информацию?
— Действительно, СБУ заявляет о 3083 освобожденных. И в этом году, по их данным, каким-то чудом кем-то были освобождены 126 человек. Если это было сказано для прессы, то это откровенная ложь, а если это есть и в документах, — значит, это служебный подлог. Наверное, такие немыслимые цифры заявляются для наших зарубежных товарищей. Им нужно показать, что идет какая-то работа по освобождению пленных. Но на самом деле за этот год освобождены единицы, буквально единицы. Пусть назовут мне хотя бы 26 фамилий из этих 126, и я от них отстану. Съем свою панамку. Но такого количества освобожденных пленных просто нет. Может быть, я и сделал ошибку, когда инициировал запрет волонтерам заниматься обменом пленных. Волонтеры действительно делали это непрофессионально. Это приводило к тяжелым последствиям. Монополия государства в таком деле — это правильно, но у нас она превратилась в монополию одного пиарщика…
— А по каким принципам работаете вы?
— Мы в «Офицерском корпусе» ставим в основу миссии по освобождению пленных человеческую жизнь. Мы выдумывали разные способы и подходы для того, чтобы освободить человека. А сейчас в Минске человеческая жизнь и сам пленный выступают всего лишь инструментом в переговорах. И его ср…ная жизнь теперь является вторым заложником. Насколько я понимаю, она зависит не от переговорщиков, а от позиций первых лиц. Уход из Минской группы Романа Бессмертного — умнейшего и активнейшего человека — привел к коллапсу работы политической подгруппы. Именно Роман Бессмертный мог реагировать на ситуацию, выступая с точки зрения защиты государственных интересов. Это не воспринималось нашими руководителями, из-за чего Бессмертный также, как и многие из нас, взбунтовался и демонстративно вышел из минской группы. Для меня является загадкой, каким образом в этой группе еще остается Евгений Марчук. Скорее всего, им движет патриотическая необходимость, поскольку он — авторитет для всех сторон переговоров — и для российской, и для украинской, и для европейской.
— А Леонид Кучма, который, к слову, уже сейчас хочет выйти из переговорной группы?
— У меня была встреча с Кучмой — после этого он однажды уже отказался поехать в Минск. Это было в 2014 году. Мы были с Русланой в Донецке 6 декабря на день украинской армии, чтобы вывести батальон «Донбасс» из некой особой касты бойцов, не подлежащих обмену. Мы придумали вернуться к формуле «все на всех» до Нового года и с этой идеей приехали к Кучме. Минск переносили с 9 на на 12 декабря, а потом еще пару раз. В итоге знаменитый обмен (222 боевика на 145 пленных украинских бойцов, — «Апостроф») произошел 26 декабря 2014 года. Мы выехали на сутки раньше, чтобы обеспечить прохождение гуманитарных конвоев фонда Рината Ахметова, которых не пропускали добровольческие батальоны. Нужно было снять все моменты, которые могли бы помешать обмену…
— Речь идет о ситуации конца 2014 года, когда добровольческие батальоны, обеспечивая продовольственную блокаду Донбасса, не пропускали фуры с продовольственными наборами от фонда Ахметова?
— Совершенно верно. Конвой успешно разгрузили, на дороге перед Курахово нам даже пришлось доставать оружие, чтобы у нас не отжали пару фур с гуманитаркой для Донбасса. Тогда регион был близок к катастрофе. В Донецке можно было ставить памятник голодомору. И так много людей умерли от голода, но эти продуктовые наборы реально спасали «мирняк» от смерти. Мы видели пожилых людей с трясущимися руками, для которых продуктовая блокада означала смерть…
Одним словом, обмен провели. Правда, во время этого обмена украинская сторона в ряды донецких сепаратистов, подготовленных к выдаче, включила втихаря десятерых шпионов. Среди них были и вербовщики украинских летчиков, которые платили по $300 тысяч за перегон самолетов в распоряжение боевиков. Их должны были здесь судить, но под общий шумок передали российской стороне. Почему я вспоминаю об этом? Потому что в этот момент я как раз договаривался поменять двоих вербовщиков на наших пленных офицеров, которые ранеными находились в ростовских больницах. Каково же было мое удивление, когда мне заявили, что эти люди (вербовщики, — «Апостроф») уже в России. Я отвечал им, что это ложь, потому что еще 25 декабря я созванивался с Грицаком (Василий Грицак, сейчас глава СБУ — «Апостроф»), и он категорически отказывался их отдавать, мол, таких надо расстреливать, а не менять…
— Прямо так и расстреливать?
— Ну, это была частная беседа… Ну, представьте себе самолет-транспортник или истребитель, который перелетает на сторону Л/ДНР….
— Я правильно понимаю, что эти люди решали вопрос о тайной передаче боевикам боевых самолетов?
— Эти люди вербовали наших летчиков, для того, чтобы те за 300 тысяч долларов во время выполнения учебного или боевого задания приземлились на чужой территории.
— И сколько самолетов было передано?
— Не попал ни один. Один из людей, которого пытались таким образом завербовать, сообщил об этом в контрразведку. Но если бы они договорились и перегнали хотя бы пару самолетов — можете представить, что бы случилось. Они бы круглосуточно с дозаправкой в воздухе бомбили бы украинские позиции. По другим войнам и на последнем примере Сирии мы знаем, что такое авиация. Сотни и тысячи погибших. Это была бы воздушная война.
— А сколько человек удалось обменять при посредничестве «Центра освобождения пленных»?
— Со 2 мая 2014 года и по сегодняшний день мы обменяли более 700 человек. Последняя миссия состоялась в июне этого года. Мы поменяли двоих — одного на одного. Должны были поменять еще Козловского (известный ученый религиовед Игорь Козловский, захваченный боевиками в Донецке в конце января 2016 года, — «Апостроф»). Ставилось условие донецкой стороны и предполагалось, что это будет тихое освобождение, то есть без шумихи в СМИ. Я доложил об этом в СБУ, а в СБУ, видимо, рассказали Ирине Геращенко (вице-спикер, уполномоченный президента Украины по мирному урегулированию конфликта на Донбассе, — «Апостроф»). Ирина Геращенко, видимо, решив, что все уже договорено, подняла вопрос по Козловскому в Минске. Меня в Донецке упрекнули. В результате Козловский все еще сидит. Это тот случай, когда чиновничий пиар вредит самому пленному. Мне вообще кажется, что для Минска наличие пленных выгодно и российской, и украинской стороне.
— Почему?
— Это как феномен Надежды Савченко. Президент дарит футболки с изображением Савченко за решеткой. Всем это нравится. И президент при деле. Есть те, кто страдает, и есть, за кого молиться. А теперь представьте, что все пленные освобождены. Нет ни Савченко, ни пленных, и о чем тогда дальше говорить?
— Об окончании войны, например.
— Логично. Все наши поездки заканчивались таким себе панибратским «а когда это все закончится». Сейчас все зависит от желания двух внешних управляющих Украины — с одной стороны, от желания северного соседа, а с другой стороны — заокеанского. Мы должны понимать, что две враждующие стороны в Украине находятся под серьезным внешним управлением. 95% вопросов решаются с оглядкой… Правда, с выборами в США, я думаю, мы капитально «промазали», но у нашего президента еще остается союзник в лице Меркель… До ее перевыборов.
— Вы хотите сказать, что после избрания Дональда Трампа Украине не стоит рассчитывать на помощь со стороны США?
— Я хочу сказать, что наш Верховный главнокомандующий умудрился так нагадить Трампу, что тот этого не забудет никогда.
— Вы имеете в виду историю с Манафортом, который оказался замешан в истории с «черной кассой» Януковича?
— Конечно. Это ведь удар по Трампу в самый горячий момент предвыборной кампании. Он этого не забудет. Поэтому какие-то внешние договоры, которые подписаны, будут исполняться, но уже без того энтузиазма. Теперь, чтобы Украина получила качественную поддержку из США, нам понадобится другой президент. Это логично. Как и для того, чтобы получить полный и безоговорочный мир на Донбассе, нужны другие руководители и с украинской, и с донецкой стороны. Это была бы мягкая ситуация, позволяющая спокойно договориться, когда людей, у которых руки запачканы в крови, заменят совершенно новые фигуры, не причастные к боевым действиям.
— Как раз сейчас идут разговоры о том, что Москва хочет поменять Захарченко и Плотницкого. У Захарченко, например, уже заявляли о том, что против него готовится покушение. Как вы считаете, эти слухи имеют под собой основание?
— Захарченко — коренной житель Донецка. Он не очень удобен для Кремля, его называют «упрямый». Он не прогнется под Киев, но также не будет всецело прогибаться под Москву. Что касается слухов о том, что их с Игорем Плотницким заменят, по логике я не вижу, чтобы подошло такое время. Но в мире практика такая существует: активных участников меняют. Еще в сентябре 2014 года мы разговаривали с Захарченко, и он уже тогда отдавал себе отчет, что вряд ли продержится до декабря 2014 года. У него весьма специфическое отношение к смерти. Он к ней готов. То, как он отдавал мне пленных, прекращал боевые действия, чтобы после первого «Минска» наступило реальное перемирие, говорило о том, что он — довольно рассудительный человек, который пользуется авторитетом и уважением у подчиненных. После первого «Минска» приходилось буквально заставлять солдат с обеих сторон прекратить стрелять, но они все равно стреляли. И только через несколько дней выяснилось, что всему виной — та самая пресловутая «третья сила», которая провоцировала стрельбу в обе стороны…
— Что за «третья сила»?
— Группы, действующие под кураторством спецслужб России и финансовых групп Киева. Мы насчитали до пяти таких групп, которые действуют не в целях установления мира, а в угоду чьим-то политическим и финансовым интересам. Им выгодно продолжение войны, они получают от этого выгоду и в настоящий момент.
— А вот Александр Захарченко — он кто? Чего он хочет? Независимости ДНР? Включения «республики» в состав России либо ее возвращения в Украину на каких-то условиях? Какова его политическая платформа?
— Если говорить однозначно, то, как мне ни жаль, он сторонник отделения от нас, от Киева. В 2014 году он хотел, чтобы Донбасс был «независимым, богатым и аккуратным, как Бавария». Это земля, которая находится в составе ФРГ, ее полный официальный статус — «Свободное государство Бавария». Сейчас, спустя два с половиной года войны с нами, они больше думают о вхождении в состав РФ. И официально мы ничего стоящего не предложили Донецку, чтобы сделать все, как раньше.
— А с Плотницким вы встречались?
— Нет, только мельком. Когда он был еще «министром обороны» ЛНР.
— Говорят, что авторитет Захарченко выше, чем авторитет Плотницкого.
— Нельзя задавать такие провокационные вопросы, потому что на них нужно отвечать и здесь, и там. Мы — переговорщики по пленным. Я знаю, что существуют переселенцы из «Луганской народной республики» в «Донецкую народную республику». Не секрет, что в Луганске дела обстоят гораздо хуже, чем в Донецке. Но я не готов полностью оценивать ситуацию, поскольку давно не был в Луганске. Не было острой необходимости. Да и обстреляли как-то мою машину наши войска, когда я ехал в Луганск. Из САУ. При мне же ее зарядили, не пуская при этом через блокпост. А когда я проехал — выпустили мне вслед четыре снаряда. И когда я вернулся, заявили, что есть приказ меня не пропускать на украинскую территорию. Я втолковываю, мол, еду с пленным. С нашим пленным. Младший офицер нервничает, буквально неделей раньше мы его черниговских ребят с этого же блокпоста перед Станицей Луганской, раненых из плена, через этот же блокпост вывозили… Он мне говорит: «Странный приказ, сам ничего не понимаю — и выполнить не могу, и не выполнить не могу». В общем, с тех пор я ограничиваю свои поездки в ЛНР.
Вторую часть интервью с Владимиром Рубаном читайте в ближайшие дни.
Источник:
