#Зрада журналистов: «миротворческие» поиски врагов народаСитуация на Украине

Олесь Петик, Гaлина Герасим

В начале мая народный депутат и советник министра внутренних дел Антон Геращенко анонсировал публикацию четырех (а впоследствии — семи) тысяч электронных адресов и телефонных номеров работников СМИ. Этих журналистов обвинили в «сотрудничестве с террористами». Какие же злодеяния они совершали? Получали аккредитацию у властей непризнанных республик на Донбассе.

Украинские правозащитники уже давно выражали беспокойство по поводу «Миротворца» — сайта, опубликовавшего эти списки. Созданный в конце 2014 года бывшими чиновниками и сотрудниками СБУ, этот сайт публикует личные данные людей, названных «врагами Украины»: подозреваемых участников боевых действиях на стороне сепаратистов и акций «Антимайдана», а также чиновников непризнанных «народных республик». И действительно, у украинской патриотической общественности есть основания верить, будто опубликованная на «Миротворце» информация помогает СБУ, а властные структуры смотрят на этот сайт сквозь пальцы.

Майская публикация вызвала скандал национального масштаба, причем горячие дискуссии возникали по поводу двух вопросов: стоит ли выкладывать в свободный доступ личные данные, и является ли аккредитация, полученная для журналистской работы на оккупированных территориях, актом сотрудничества с сепаратистами?

Но большего внимания заслуживает еще один аспект проблемы: многие украинцы не доверяют «четвертой власти», и обвинения в адрес аккредитованных журналистов только подтверждают эту тенденцию. Недостаток доверия — еще одно печальное следствие пропаганды, сопровождающей гибридную войну на Востоке Украины.

Измена аккредитацией

Не успел скандал разгореться как следует, как скорые на расправу лидеры общественного мнения и интернет-комментаторы вслед за Геращенко и авторами сайта навесили ярлык «предатели» на всех, кто был в этом списке.

В частности, когда Настя Станко, журналистка «Громадського телебачення», затронула эту проблему на своей странице в фэйсбуке, Юрий Бутусов, главный редактор сайта Цензор.нет, ответил, что «они [журналисты] выходят за пределы правового поля Украины, и потому любая информация, раскрывающая их данные меня не смущает». Однако в свете возможных судебных исков работники сайта (в частности руководитель организации, бывший сотрудник СБУ) отмежевываются от такой риторики: мол, «персональные данные передавались этими лицами в террористическую организацию осознанно и по собственной воле».

Тем не менее, и подавляющее большинство разъяренных патриотов, и сами представители «Миротворца» настаивают, что информация о сотрудничестве с врагом чрезвычайно важна для общества. Согласно их логике, каждый обеспокоенный этим вопросом украинец должен иметь доступ к такой информации. Но даже если принять этот аргумент на веру, то насколько важным для общества является не просто имя вероятного коллаборанта, но и его личный телефонный номер? Разве что создать дополнительную угрозу личной безопасности.

Угроза личной безопасности является действительно очень важным вопросом в данной ситуации. Выступая на недавнем медиафоруме во Львове, посол США в Украине Джеффри Пайетт напомнил слушателям и слушательницам о Саймоне Островском и Клариссе Уорд — эти иностранные корреспонденты попали в плен, выполняя редакционные задания на Донбассе. ОБСЕ и «Репортеры без границ» также осудили публикацию списков, обратив внимание на угрозу безопасности журналистов.

Ирина Чуливская, экспертка Института массовой информации, утверждает, что скандал с публикацией списков вызывает наибольшее беспокойство именно в контексте безопасности журналистов. Аккредитацию ДНР получали журналисты, операторы, переводчики, фиксеры и фотографы не только из Украины и России, но и из других стран.

Поскольку Украина теперь не слишком интересна международным медиа, журналисты и журналистки основном приезжают сюда по собственной инициативе, на свой страх и риск. После того как их обвинили в «поддержке террористов народных республик» Донецка и Луганска (при этом украинский парламент до сих пор не признал ни ДНР, ни ЛНР террористическими организациями), и после десятков писем с проклятиями и угрозами от «патриотов» они, скорее всего, подумают дважды, прежде чем приезжать сюда снова. А Украина просто исчезнет из международного эфира.

Для украинских журналистов ситуация также ухудшится, говорит Чуливская: «Теперь этим журналистам может быть опасно работать на территории, контролируемой украинской армией, если эти списки попадут в руки военным. Ведь для человека, который не слишком разбирается в тонкостях журналистской работы, это прямой призыв к действию: вот список тех, кто сотрудничает с ДНР, им надо бить морды». И это не говоря уже о тех анонимных угрозах, которые журналисты и журналистки теперь получают на остальной территории Украины.

Пайетт обратился к Арсену Авакову в надежде на то, что начальник Геращенко в МВД осудит утечку информации. Но вряд ли следует на это надеяться. Ранее, комментируя ситуацию вокруг «Миротворца», Аваков придумал новый термин для обозначения аккредитованных журналистов и тех, кто их поддерживает: «либерал-сепар» — и этот термин до боли напоминает «национал-предателей» Путина.

Тем, кто поддержал «Миротворец», важна, прежде всего, не безопасность репортеров в горячих точках, а их нравственность. Виталий Портников, известный украинский тележурналист, утверждает, что «невозможно даже представить себе ситуацию, в которой израильский журналист аккредитируется при „министерстве информации“ администрации ХАМАС в секторе Газа», а, следовательно, каждый украинский журналист, поступающий так же в ДНР — лицемер. В эфире Радио «Свобода» Портников заявил, что такая аккредитация — не средство личной безопасности, а измена.

Бутусова, Портникова и других «патриотических журналистов» вполне удовлетворило бы, если бы журналисты вообще не отправлялись на спорные территории: официальных сообщений из штабов и рассказов тех, кто убегает от войны, для них достаточно.

Кому вообще нужна беспристрастная журналистика?

Такое горячее обсуждение проблем журналистской этики и пропаганды не ново для Украины. Станко, которая одной из первых заговорила о «списке «Миротворца», получила свою дозу всенародного неодобрения еще в конце 2015 года.

Рассказав о журналистских штампах и языке ненависти на мастер-классе для студенток и студентов Украинского католического университета во Львове, Станко столкнулась с непониманием обеспокоенных патриотов во главе с Оксаной Забужко. Писательница обвинила журналистку в том, что она умаляет конфликт, и назвала ее «союзницей террористов» за рассказ о редакционном стандарте, который рекомендует термин «бойцы» вместо «террористов».

Вряд ли Станко можно по-настоящему обвинить в «помощи российской пропаганде»: в июле 2014 года она попала в плен к боевикам ДНР, а после освобождения отказалась давать интервью российским СМИ. Максим Буткевич, правозащитник и координатор инициативы «Без кордонів!», так прокомментировал конфликт между ней и Забужко: «опыт Насти, и не только ее, а и всех, кто провел много времени на востоке, включая освобожденные территории, не может не приводить к чувству протеста при виде демонизации „донецких“, которую сегодня часто можно встретить в других регионах Украины».

Опубликовав списки, «Миротворец» поляризовал общественное мнение. В процессе конфликта многие самоидентифицирующиеся как «проевропейские» и «прозападные» высказались за ограничение свободы слова и подмену журналистики пропагандой. Сама же Станко, комментируя инцидент, отметила, что «мы, что руководствуясь светлой целью устроить ад российским пропагандистам, делаем какие-то неадекватные вещи под видом «патриотизма».

Одной из таких «неадекватных вещей» стал штурм Министерства информационной политики силами Правого сектора и еще одной праворадикальной группы, С14, после того как заместительница министра инициировала судебный иск против «Миротворца». Волк прикинулся овечкой: создатели сайта уверяли, будто их преследует власть, и объявили о его закрытии. Однако это оказалось лишь игрой на публику — всего через неделю Геращенко сообщил о перезапуске сайта.

Позже «Миротворец» продолжил публиковать списки, и риторика публикаций становилась все смелее: о журналистах теперь писали как о «местной пророссийской террористической босоте». Сайт выложил дополнение к первоначальному списку, а также список журналистов, аккредитованных Министерством иностранных дел России. Вероятно, последняя публикация оказалась не настолько важной для общества, потому что ее сняли через несколько дней — но и она успела внести свою лепту в поляризацию мнений в ходе скандала.

Шкала, смещенная вправо

И все же, кроме эксцесса в Министерстве информации, украинские крайне правые не особо интересовались перипетиями дела «Миротворца» — в это время они в значительно большей степени были озабочены ЛГБТ+ прайдом в Киеве, стремясь повторить прошлогоднее нападение. Беспрецедентные меры безопасности с привлечением более шести тысяч полицейских свели их усилия к минимуму — пострадал только один участник марша.

Зато главной движущей силой как этой охоты на ведьм в лице «аккредитованных предателей», так и более ранних протестов в защиту языка ненависти в адрес вражеских бойцов и жителей оккупированных территорий стали одни и те же люди: украинское «патриотическое большинство».

Майдан стал протестом против власти, которую многие воспринимали как прямую наследницу коммунистического строя. Коммунисты в таких условиях не имели никаких шансов влиться в ряды Майдана; анархистов и других некоммунистических крайних левых активистов вытеснили вместе с ними.

При фактическом отсутствии радикальных левых политические векторы активизма во время и после Евромайдана расположены в диапазоне от либеральных левых до радикальных правых. Обе эти группы уже нашли свою нишу (и ультраправые, развившись значительно сильнее, прибегают к популизму для привлечения широких масс), однако не они являются определяющими фигурами постмайдановского активизма.

Участников и участниц Майдана, расположенных между этими крайностями, можно разделить на две условные категории. Первые — «профессиональные патриоты», интеллигенция, работающая в различных культурных учреждениях, а также патриотическая часть богемы. Вторые, преобладающие по численности — это люди, находившиеся далеко от политического активизма перед Майданом и российским вторжением (для них Оранжевая революция была всего лишь отдаленным воспоминанием). Именно эти новоиспеченные активисты обеспечили «массу» массового протеста.

Определить типичного «неофита» довольно сложно, ведь эти люди происходят из совершенно разных социальных слоев. Но в основном это горожане и горожанки, работающие в офисе или владеющие малым бизнесом. Эти люди заново открыли для себя и переформатировали для других политический и гражданский активизм. Именно благодаря их усилиям появились мощные волонтерские движения, которые взяли на себя снаряжение военных частей, минуя часто громоздкую и бюрократизированную логистику государственного образца.

Большинство новоиспеченных Евромайдановцев — сторонники идеи европейской интеграции и европейских ценностей. Те из них, кто не идентифицируют себя как либеральные левые, склоняются к умеренным и центристским взглядам.

Но поскольку украинская общественность так резко поляризована между либерализмом и правым популизмом, голос этих людей часто звучит в поддержку правых. Не имея возможности высказать свое, умеренную мнение и настоять на нем, они пользуются риторикой более доминантных правых популистов. Вот и получается, что этот «центризм» имеет ощутимо правый уклон, с акцентами на патриотизме, национальной идее, национальной идентичности, традиционных ценностях и других абстрактных понятиях, которые в целом ассоциируются с правым повесткой.

Черно-белый нарратив гибридной войны

Новички активизма прежде всего начинают искать информацию. Они хотят научиться озвучивать свою позицию, определять важные вопросы и критически анализировать данные. Наплыв новых активистов во время и после Евромайдана нуждался качественных средствах массовой информации. Но этим СМИ еще суждено появиться.

Во-первых, украинские медиа все это время были заняты обслуживанием интересов своих владельцев-олигархов. Многие явления, требующие осмысленного подхода, остались неисследованными — и людям приходится искать ответы на самые болезненные вопросы самостоятельно. И найденное решение обычно наиболее привлекательное, а не наиболее правдивое.

Например, самый распространенный ответ на вопрос «почему мы потеряли Донбасс» основывается на абстрактном и размытом утверждении об «особой идентичности» Донбасса, которая, мол, стала определяющим фактором начала войны. Этот подход не просто игнорирует другие важные факторы, он способствует развитию этой идентичности в ходе войны — и вместе с тем еще большей поляризации общества.

Во-вторых, роль пропаганды как фактора гибридной войны часто преувеличивают, а другими факторами — не только политическими, но также экономическими и военными — пренебрегают. Получается, что пропаганда — инструмент запугивания и деморализации — действительно начинает пугать и деморализовать куда больше, чем снаряды и пули. Дмитрия Киселева, «говорящую голову» российского режима, в Украине ненавидят едва ли не так же, как самого Путина. Нарратив, созданный гибридной войной, загоняет людей в ловушку: для них «свои» журналисты, которые создают пропаганду, являются эффективным оружием — а те, кто отказывается это делать, становятся предателями, потому как растранжиривают собственные умения.

В таких условиях украинские медиа часто предпочитают ясность надежности. Существует соблазн вписать интерпретацию каждого события в рамки определенного мировоззрения — и это мировоззрение, в свою очередь, определяет и создает аудиторию для СМИ. Медиапродукт, следовательно, часто впадает в крайности, в шутку называемые #зрада и #перемога («предательство» и «победа»). Этот одновекторный медиапродукт лишен полутонов, он может исключительно критиковать или хвалить.

Модель #зрады и #перемоги процветает в украинских социальных сетях — площадке, которую политики и лидеры общественного мнения используют для изучения и влияния га общественное настроение. Каждое более или менее значимое событие вплетается в черно-белый нарратив, временно затмевая все другие темы для обсуждений.

Эмоциональный подъем и падение следуют одно за другим как на своеобразных качелях: скандал по поводу «Миротворца» — #зрада, триумф Джамалы на Евровидении — однозначная и неоспоримая #перемога, скандал с панамскими документами — снова #зрада (с бурными дискуссиями о том, кто именно ее допустил: президент или журналисты, исказившие факты). Огромный, в сравнении с прошлогодними попытками, успех ЛГБТ-прайда 12 июня, получает сразу обе оценки — и диаметрально противоположные во мнениях приверженцы «традиционных» и «либеральных» ценностей снова вступают в жаркую интернет-схватку.

Аргумент, построенный на эмоциях, всегда оказывается эффективнее и привлекательнее для аудитории — и это не зависит от того, в чью пользу он высказан. Широко цитируемая работа о внутренней кухне российской пропагандистской машины «Ничто не истинно и возможно все» Питера Померанцева, имеет те же недостатки: расплывчатость деталей, стереотипность и чрезмерная мелодраматичность.

В борьбе с российской пропагандой и откровенными подделками сложно найти ответ, которые одновременно был бы эффективным антипропагандистским средством и придерживался бы критического взгляда на детали. Эти вещи часто попросту взаимоисключающие.

Профессиональные журналисты не заслуживают доверия

Ирина Чуливская обращает внимание на то, как украинским журналистам все время приходится разоблачать ложь российской пропаганды, что подрывает доверие к медиа в целом: «Целью российской пропаганды является в том числе и демонстрация, будто „правды не существует“ и никому нельзя верить. И эту свою миссию она выполняет прекрасно».

Даже само состояние украинского общества после ноября 2013 года — опыт революции, аннексии и войны — способствует очевидному недоверию к журналистам. Отар Довженко, медиаэксперт и лектор в Школе журналистики Украинского католического университета, сравнивает это состояние с неврозом.

«Для невротиков страхи и недоверие — это вполне нормальное явление. В таком состоянии сама идея, что медиа способны обманывать, может породить уверенность, будто тебя обманывают абсолютно все. Элементарную пропаганду медиаграмотности — проверяйте факты, интересуйтесь владельцами СМИ, не берите все на веру — человек начинает воспринимать как предупреждение: не верь никому».

Однако не только внешние факторы подрывают доверие к СМИ. Среди широких проблем украинской журналистики, как, скажем, недофинансирование или небрежный факт-чекинг, Довженко вспоминает также конфликты внутри медиасреды, прекрасным примером которых является скандал вокруг списка «Миротворца». «Нам, медийникам, эти взаимные обвинения представляются формой саморегуляции. Но они по крайней мере не должны выглядеть как демонстрация несостоятельности журналистов нащупать некую систему ценностных координат». Публика еще меньше доверяет журналистам, когда видит, как те вступают в обсуждение по произвольному принципу, без оглядки на политические взгляды или предыдущие заявления.

Люди, которые не доверяют профессиональным СМИ, обращаются к другим источникам информации, на первый взгляд более «аутентичным». Такими источниками становятся преимущественно страницы украинских бойцов, волонтеров, местных жителей в соцсетях. Даже те медиа, которые не могут себе позволить отправить репортеров в зону боевых действий (или не хотят идти на риск), используют такие ненадежные источники. Но эти источники не только не придерживаются журналистских стандартов и не проверяют факты — они часто публикуют эмоционально окрашенные, односторонние истории, подменяя факты суждениями.

В здоровом медиаклимате альтернативные источники информации обеспечивают разнообразие. Однако в нынешней ситуации эти альтернативные источники еще больше поляризуют аудиторию и усиливает черно-белый нарратив.

Власть: балансируя на краю порочного круга

Давление российской пропаганды и внутренние проблемы украинских медиа не только разрушают границы соблюдения журналистских стандартов или заставляют обращаться к ненадежным источникам. Они размывают границы таких понятий, как «свобода слова», «право на информацию» и «личные данные». Власти и олигархам очень просто использовать невротическое состояние неуверенности, недоверия и неоднозначности, чтобы при общественном согласии (или даже одобрении!) ограничивать свободу прессы.

Скажем, в тот же день, когда «Миротворец» опубликовал списки аккредитованных журналистов, в Верховной Раде был зарегистрирован законопроект, направленный на защиту интеллектуальной собственности. Этот закон позволит провайдерам без решения суда закрывать сайты по жалобе на наличие пиратского контента. Есть основания беспокоиться, что такая регуляция скорее усилят властный контроль над медиа, ведь СМИ будут отвечать за весь контент на своих веб-страницах, в том числе и за содержимое блогов и комментариев.

Максим Саваневский, соучредитель Украинской кризисного медиацентра, уверен, что власть использует любые зацепки, чтобы усилить контроль над интернетом: «Есть масса путей для государства, которое хочет продемонстрировать свое желание бороться с пиратством, но украинская власть как правило выбирает один — возможность закрывать сайты без решения суда».

Настоящая война с пиратством может дорого стоить. Саваневский вспоминает 2012 год, когда правительство Януковича попыталось заблокировать ex.ua, крупнейший украинский файлообменник, и конфисковало его серверы. Под давлением общественности и хакерских атак правительство отступило, а работа сайта восстановилась. Вступая в конфронтацию такого же типа сегодня, власть запросто может совершить #зраду и попасть в водоворот порочного круга #зрады-#перемоги.

Размывая границы

А еще #зрадой и #перемогой часто жонглируют в абстрактных, символических контекстах — связанных, скажем, с памятью и историей.

Самым заметным следствием так называемых «декоммунизационных законов», недавно вступивших в силу, стало переименование городов, поселков и улиц — источник непрерывного веселья общественности. Однако беспокоит «запрет пропаганды коммунистической и национал-социалистической символики», нарушение которого может стать основанием для заключения.

Запрос общественности на декоммунизацию (или скорее десоветизацию) существует с 1990-х годов, поэтому этот процесс неизбежен и естественнен, уверяет Юлия Юрчук, исследовательница коллективной памяти в шведском университете Сёдерторн. Однако законодательство сильно преувеличивает важность этого вопроса: новопринятые законы называют недостаток декоммунизации в прошлом едва ли не единственной причиной аннексии Крыма и войны в Донбассе. Таким образом, каждый, кто критикует «декоммунизацию», становится врагом: за Россию, за советское прошлое, за коммунизм, за аннексию и войну.

Юрчук также отмечает полное отсутствие компромиссной позиции: такой подход к декоммунизации отсекает возможность любой дискуссии. Слышно только два типа общественного мнения: тех, кто полностью за этот процесс в такой форме, как он происходит сейчас, и тех, кто полностью против любой десоветизации. Более того, эти законы могут нести и реальную угрозу. «Когда существуют законы, которые фактически могут привести к заключению, и когда существует такая далекая от идеала судебная система, как в Украине, я бы не была слишком оптимистичной по поводу законов просто потому, что пока что никого по ним не судят», — заключает исследовательница.

И эти угрозы могут материализоваться даже быстрее, чем мы думаем. Опять же, речь не идет о каком-то реальном обсуждении советского и антисоветского — это лишь ярлыки в черно-белом нарративе гибридной войны против России и «всего русского».

В рамках скандала вокруг списка «Миротворца» одна из многих атак интернет-троллей против Насти Станко осуждала ее за «поддержку» Руслана Коцабы — украинского блогера и журналиста, которого недавно посадили на три с половиной года за противодействие мобилизации в украинскую армию.

Преступлением Коцабы стало видео, в котором он призвал игнорировать мобилизацию. Судебный процесс проходил неоднозначно, и Станко выразила несогласие с его «советской природой», цитируя довольно умеренную статью писателя Тараса Прохасько. Прохасько утверждал, что Коцаба ошибся, «как может ошибиться каждый, кто подает свои субъективные впечатления не как собственные впечатления, а как реальную картину мира», однако наказывать его за это не следует. Коцабу, активного участника выступлений за независимость Украины конца 80-х — начала 90-х, сложно заподозрить в просоветских настроениях, однако обсуждение проходило очень агрессивно.

И совсем не удивляет то, что патриотически настроенные граждане не сомневались в пророссийскости и прокоммунистичности Коцабы.
Последствия

Итак, дискуссии вокруг каждого чувствительного вопроса поляризуются до крайности, умеренных мнений просто не слышно. Большинство из тех, кто остались политически активными после Майдана, попали в ловушку этой одномерной парадигмы гибридной войны.

В таких условиях массы «умеренных» людей часто являются беспомощными против популистской риторики радикальных правых. Именно «умеренные» молча наблюдали за клерикалами и неонацистами, которые сплотились, чтобы как фигурально, так и буквально забрасывать камнями Фестиваль равенства во Львове; именно эти люди хихикают с языка ненависти и закрывают глаза на стереотипизацию людей Донбасса; это умеренные люди охотно осудят инакомыслящих, даже несмотря на то, насколько предвзятым был суд.

Власти удобно отвлекать публику, подыгрывая циклу #зрады и #перемоги. И сложно понять, что играет большую роль: или желание власти получить больше возможностей для давления на оппозицию, придумывая козлов отпущения, или стремление действовать согласно ожиданиям толпы.

Так, например, Петр Порошенко прокомментировал скандал почти через месяц после того, как он разгорелся. Осуждая публикацию списков, президент вместе с тем подчеркнул, что власть никак не контролирует этот ресурс, и обратился к журналистам и журналисткам с призывом не писать критических материалов по этому поводу, ведь им якобы «в Украине ничего не угрожает».

Последним заметным примером таких отношений власти и общества стало уголовное дело против львовской анархистской группы «Черный рассвет», которую местная СБУ обвинила в «попытках насильственного свержения государственного строя» за распространение листовок с призывами присоединиться к первомайскому маршу во Львове. Перемешав материалы, конфискованные у «Черного рассвета», с материалами другой группы, Львовского антифашистского сопротивления, СБУ заявила, будто «предотвратила коммунистическую провокацию на первомайском марше». Анна Гриценко, социологиня и анархистка, которая участвует в акциях в поддержку обвиняемых, уверена, что это просто имитация бурной деятельности от СБУ.

«Протесты в этом деле произошли и были освещены в СМИ, а о горячем общественном одобрении действий СБУ мне ничего не известно, поэтому могу предположить, что общество имеет занятия поинтереснее чем охота на ведьм занятия в данном случае — и мы все знаем, какие именно». В течение последних двух лет, утверждает Анна, она наблюдает распространение патриотических настроений и возрастание социальной дистанции от россиян; также люди демонстрируют повышенный уровень тревожности.

«Это порой раздражает и даже может сказаться на уровне свободы слова. Скандал вокруг „Миротворца“ это показывает — страх потерять действенный инструмент в войне стал поводом для манипуляций», — говорит Гриценко. Впрочем, она рассматривает такое развитие событий как вполне закономерное следствие российской военной агрессии на востоке Украины, добавляя, что «наиболее эффективно эта проблема решается сейчас в Авдеевке».

С ростом напряжения на линии фронта еще более очевидным стало то, что война в Донбассе далека от завершения. По сравнению с началом 2013 года значительно больше людей заняты политическим активизмом, но традиционные медиа остаются в предмайданном состоянии. Им не хватает финансирования, они зависимы от олигархов и могут выработать стабильную систему ценностей.

Война и вызванный ею стресс — не единственные проблемы, с которыми украинскому обществу придется справляться, чтобы уменьшить внутреннюю поляризацию. Украинским медиа также нужно измениться.

Источник: inosmi.ru